Летят перелетные птицы - Вера Колочкова (2013)

– А, ну да… Было дело… У них на фабрике аккурат праздник был, восьмое марта отмечали, и она тебя с собой взяла. Сейчас, конечно, уж дело давнее, так что признаюсь, чего там… В общем, это я настоял, чтобы она тебя с собой-то взяла. Ревнивый был, жуть… Во всех подряд мужиках соперников углядывал. Вот и подумал – если, мол, баба с ребенком будет, шибко уже и не разгуляется… Ну, да ладно, не об этом рассказ. Пришла она с тобой, по цехам с собой поводила, день-то рабочий был, а потом, значит, собрание торжественное началось. Всех поздравляют, грамоты вручают, слова всякие хорошие говорят… Потом из президиума мамину фамилию выкликнули – Приходько Екатерина! Она и с места встать не успела, как ты вперед ее на сцену кинулась! Подбежала такая, соплюха деловущая, к директору, и громко ему в лицо крикнула – не надо мою маму грамотой награждать! Он опешил – почему, говорит? А ты – и никого не надо грамотой награждать, потому что вы все здесь плохие, курочек убиваете! Им больно, а вы все в ладоши хлопаете, как вам не стыдно! И заревела белугой. В общем, организовали мы тебе тогда с матерью стресс, ничего не скажешь. Молодые были, глупые. А директор потом специально к маме подошел и говорит – надо же, какая у вас добрая девочка, очень впечатлительная натура… Вы, говорит, ее берегите, сильно воспитанием не утомляйте. Ну, мы и берегли вроде… Как считаешь?

– Да, пап, берегли. Вы очень меня берегли. Я знаю, спасибо.

– Да я ж не к тому! – вдруг смутился отец, даже слегка покраснев. – Я же не ради благодарности какой, а просто так, к слову пришлось…

– И я тоже – к слову. А курица и впрямь очень вкусная получилась. Особенно с хреновиной. Смотри, я все уплела!

От сытости она опьянела, как чеховская Каштанка. Ничего удивительного – весь вчерашний день маковой росинки во рту не было, если не считать глотка горького гостевого кофе.

Мысль об этом проклятом глотке испуганно вспыхнула в голове и тут же потухла, прошлась короткой тревожной сиреной по организму. Наверное, и на лице отразилась. Отец чуть приподнялся на стуле, вытянул в страхе лицо.

– Что? Что, дочка?

– Да ничего, пап. Все в порядке. Правда, в порядке…

Помолчали, и стихла, захлебнувшись, тревожная сирена внутри. То ли отцовского суетливого за нее беспокойства испугалась, то ли другого чего. Может, обстановки, а может, чувства защищенности, с детства привычного…Образовалось вместо нее странное состояние средоточия, будто израненная муками душа отлетела, задумалась, глядит на нее сверху. Ах, как хорошо так сидеть… И чтобы отец был рядом. Невесомое состояние покоя, беззаботности…Забытое напрочь состояние. Как мало, и как много… Только пусть он сидит и молчит, не спугнет…

А состояние средоточия нарастало, казалось, еще немного, и лопнет, как мыльный пузырь, и вернется отлетевшая душа, снизойдет откровением… Ну же, еще немного, надо только вдохнуть полной грудью…

Надо же, какой звон в голове. Не громкий, наоборот, приятный, мелодичный даже. И грудь распирает от необъяснимой, невесть откуда взявшейся радости! Какие нежные колокольчики внутри звенят! Вот, стихли… Наверное, это оно и есть, то самое откровение…

А оно на нее и впрямь – снизошло будто. Вдруг накрыла с головой тихая прелесть момента, в котором смешалось все в единый клубок, и осязание с обонянием, и видимая глазу картинка… Бытовое, но непостижимым образом чувственное единение – теплая кухня, сытный запах, запотевшее окно в сиреневых сумерках, букетик оранжевых ноготков на столе, желтый фонарь тыквы на подоконнике, любящие отцовские глаза напротив…

И тут же выплыли из памяти другие глаза. И – голос. «… Время для ответов еще не пришло. Оно придет, не сомневайся. Только его мимо пропустить нельзя. Сама почувствуешь, когда придет…»

Может, оно вот так и должно прийти, время ответов? В тихом всплеске момента, в ощущении вдруг ставшей уютной обыденности?