Летят перелетные птицы - Вера Колочкова (2013)

Звук шагов на крыльце, скрип входной двери – и улетело, растаяло. Да, сытный запах. Да, запотевшее окно в сумерках. Ноготки на столе. Тыква на подоконнике. И – что? Все это было всегда, и будет всегда…

– Мама с работы пришла… – тихо констатировал отец, вставая со стула и направляясь к двери, – устала, наверное…

– Ох, устала! – тут же послышался мамин голос из-за перегородки, отделяющей кухню от входной двери, – прими-ка у меня сумки, Вань…

Они покопошились еще там, в закутке, пошептались немного. Отцовский шепоток лился быстрым, вполне оптимистическим ручейком, и мамин шепоток тоже звучал одобрительно – ага, ага, молодец… Вскоре и сама она вплыла на кухню, глянула с настороженным ожиданием:

– Ну, как ты, Анюточка? Отлежалась за день?

– Да, мам, отлежалась. Все в порядке. Вот, ужинаем тут с папой. Сейчас еще чаю выпью и домой пойду. У меня ж там Леша голодный.

– А ты не торопись домой-то. Его сегодня вторым рейсом в область услали, так что раньше девяти и не жди. Молодец он у тебя, за любые дополнительные рейсы хватается. Зарплату за этот месяц хорошую должен принести.

– Ага. Молодец. А у тебя как дела?

– Да тоже ничего… Завтра проверка из области приедет, весь день сегодня готовились, бумаги перебирали. Все как обычно, в общем…

– Кать…Чего хоть там в мире-то делается? – повернулся от плиты довольный их разговором отец, игриво взмахнул половником, – а то мы с Анюткой даже телевизора не включали! Может, война началась, а мы и не знаем…

– Да типун тебе на язык, Вань! – так же игриво отмахнулась от него мама и глянула на нее, будто приглашая к заданному тону общения. Потом вдруг озаботилась лицом, подняла вверх ладони, приложила ко рту, прошептала сквозь них испуганно: – ой, Анют… Я же тебе не сказала… Всю дорогу, пока домой шла, об этом думала, и забыла…

– Что, мам?

– Ты помнишь Анисимову дочку, которую из города сюда привезли? Ну, она еще на твоем участке теперь числится, на Чапаева?

– Да. Конечно… А что такое?

– Так померла она, говорят…

– Как?! Ты что говоришь, мам? С чего ты… Когда?!

– Да говорят, этой ночью… Мать утром поднялась, думала, она спит, и будить не стала. Бедная, бедная девочка… Куда ты, Ань?

Если б она еще могла сообразить – куда… Металась по дому в поисках одежды, потом вспомнила, что брюки, свитер должны быть в ее комнате, принялась натягивать на себя торопливо. Руки тряслись, голова никак не пролезала в узкий ворот свитера, невидимая рука толкала в спину – скорее, скорее! Куда – скорее, зачем – скорее…

– Ань, да что такое-то! – всплеснула руками мама, встав на ее пути у двери. – Причешись хоть, куда лахудрой пойдешь! Постой, Ань… Да на тебе ж лица нет, господи…

Группка женщин у Анисимовского дома молча расступилась, давая ей дорогу. Влетела во двор и остановилась, будто разом иссякли все силы. Лишь тяжкое со свистом дыхание рвалось из груди да дробью постукивало сердце, загнанное быстрой ходьбой.

Татьяна Михайловна сидела на крыльце, подобрав к себе полные ноги, безучастно смотрела куда-то вниз. Подняла голову, увидела ее перед собой, взвыла тоненько, рвущими душу переливами:

– Померла… померла Варенька-то, красавица моя… Только к обеду я и догадалась, что не спит она вовсе, что глазыньки больше никогда не откроет… Ходила вокруг нее все утро, боялась разбудить, окаянная…

– Татьяна Михайловна, простите меня!

Ее отчаянный слезный вскрик неожиданно привел женщину в чувство. Перестав причитать, она со всхлипом вдохнула в себя воздух, напрягла взгляд в скорбном недоумении. Вяло махнув рукой, произнесла тихо:

– Да бог с вами, Анн Иванна, миленькая… Хотя та врачиха, которая из поликлиники Варенькину смерть устанавливать приходила, все вам дозвониться пыталась… Да разве отсюда куда дозвонишься? У нас тут не берет… Сказала, потом вам позвонит, уж из поликлиники…

– У меня телефон был отключен, Татьяна Михайловна. Я же… Я предположить не могла…