Летят перелетные птицы - Вера Колочкова (2013)

– Конечно, трудно. Кто спорит? Искуситься – всегда легко. А не искуситься – труднее, конечно, зато и счастливее! Надо жить, просто – жить, как бог послал, делать свое дело, по земле ходить… По весне, по лету, по осени. Видеть надо уметь, слышать… Ты знаешь, каждую весну у нас на огороде даже земля по-новому пахнет! Надо только учуять, услышать… Ой-ой… Ты чего, опять, что ль, реветь вздумала?

– Да нет, это я так… – прогундосила она, торопливо сглатывая набежавшие слезы, – просто ты говоришь очень уж вкусно – земля пахнет… Наверное, я слишком толстокожая, если ничего такого не чувствую…

– Ты – толстокожая? Ой, да ерунды-то не говори… Ты у нас девушка добрая, душевная, таких еще днем с огнем поискать. Знаешь, как наши местные бабы тебя нахваливают? Вон, любую спроси! Как в поликлинику идут, только и норовят к тебе на прием попасть! Говорят, лучше, чем ты, докторов и не видели. А уж старухи – те вообще в тебе души не чают…Нет, не наговаривай на себя, дочка!

– Не надо, мам… Никакая я не добрая, если смогла такое вытворить… Как, как я теперь с этим дальше жить стану? Так и буду в душе до конца дней грех носить?

– Нет. Не будешь. Это пройдет, дочка. Перевернется все и на место встанет, и душа со временем еще лучше прежней будет.

– Хм… Как ты говоришь, надо же! Слово в слово, как та женщина, которая со мной рядом на скамейку присела. Я и не знала, что ты у меня такая, мам…

– Какая – такая?

– Очень мудрая.

– Я-то мудрая? Ой, да не смеши! Такую мудрость каждый сам про себя сознает, только чуть позже, с возрастом. А ты у нас маленькая еще, тебе рано… Потом научишься…

Они вздохнули в унисон, сидя голова к голове, помолчали. Вдруг мать живенько встрепенулась, затрясла ее за плечо:

– Ой, Анютка, голова ж я садовая! Я же главную новость забыла тебе сообщить! Сегодня иду с работы, а навстречу мне Настя Захарова, ну, та, которая дачница, у них участок на нашей улице куплен… Ань, продают они участок-то! И дешево продают, главное! Надо брать, Ань!

– Так Леха говорил, что вроде на фабрике у вас выделяют…

– Да ну! Те участки плохие, на выезде, пока добежишь… А этот – рядом с нами! С внуками водиться сподручнее, и вообще… Нормальный дом отгрохаете, детей нарожаете…

– Ага… И дерево посадим…

– Да, и дерево, Ань! И вообще, все будет у вас хорошо…

Мать еще что-то говорила, она уже не слышала. Вдруг зашумело в ушах, потом прошло, и будто полилась сверху тихая музыка… Та самая музыка, похожая на перезвон колокольчиков, уже знакомый аккомпанемент яркого минутного откровения, в который так счастливо вписались простые ощущения, звуки – голоса мужчин с кухни, теплый бок матери, дождь лапками скребет по стеклу… Мягко скребет, вкрадчиво.

Ну, дождь. И ничего. Отойдут осенние дожди, зимние снега лягут. Потом – весна…

Почему она решила, что вся ее жизнь – дождь?

* * *

На следующий день хоронили Варю. Народу собралось много, что, в общем, соответствовало обычаю сельских похорон. Идут на похороны и стар и млад, и родственник, и сосед, и тот, кто покойного лишь понаслышке знает. Траурная процессия медленно проползла через поселок, потом поднялась на взгорок, где в окружении старых берез расположилось кладбище, сбилась плотным кольцом вокруг могилы. У гроба близкие родственники стоят, прощаются. Всех близких родственников – убитая горем Татьяна Михайловна да закаменевший лицом Александр Синельников.