Лес за стеной - Анна Жнец (2020)

Туфли гремели по асфальту и казались орудиями пыток. Я чувствовала себя подкованной лошадью. Жёсткая колодка сжимала ступни. Высокие, пусть и устойчивые каблуки держали голени в болезненном напряжении. Все мы — и молодые незамужние девушки, и матери семейств — носили такую обувь: тяжёлую, неудобную, в которой при опасности нельзя убежать и которая отбивает желание выходить из дома надолго.

Судя по лихорадочному румянцу на обычно бледных щеках, сестра задумала глупость. Её чудовищные туфли оглушительно стучали в такт моим, но ни мозоли, ни даже кровь из этих самых мозолей не могли остановить Раххан, когда впереди маячила цель. А вот я готова была повернуть назад в любую секунду.

— Куда бы ты ни спешила, пожалуйста, давай отдохнём! — со стоном я привалилась к фонарному столбу и извлекла кровоточащую ногу из тисков колодки.

— Комендантский час, — напомнила сестра.

Две стрелки на башне Быка показывал без четверти шесть.

— Хочешь сказать: мы не справимся до восьми? — я посмотрела на свои мозоли и едва не расплакалась.

— Я тебя не держу, — сказала Раххан. — Если не хочешь увидеть чудо…

Чудо я увидеть хотела, потому со слезами натянула обувь и, хромая, поплелась за сестрой.

К вечеру улицы пустели. Заходящее солнце бликовало в окнах высоток. На каждой второй стене нас преследовало схематичное изображение быка, объятого пламенем. На каждой первой — красное око Сераписа, неусыпно наблюдающего за своими рабами. Мрачные и суровые статуи заменили срубленные деревья. Каменные глаза без зрачков казались неприятно зрячими.

— Быстрее, Магграх! Быстрее!

Я принялась догонять сестру, лишь бы отвлечься от неуютного ощущения слежки. Залитые закатным светом фигуры казались готовыми ожить и броситься следом.

Раххан обернулась и посмотрела на меня с раздражением. Глядя на лицо сестры, я всякий раз думала о её бровях, о том, как могут эти тонкие, идеально изогнутые линии так красочно выражать эмоции.

Раххан на пять лет меня старше, а значит, в этом году, самое позднее в следующем, отец выберет ей жениха. Будет ли он любить её брови так же? Поймёт ли, насколько те совершенны?

К моему безграничному облегчению, мы оставили площадь Палачей за зубцами домов и направились к рынку, свернувшему работу ещё в полдень. Сегодня, впрочем, как и всегда, я была не готова наблюдать угрожающе торчащий из камней столб с болтающимися и звенящими на ветру цепями. Мне казалось: нет ничего, что я бы ненавидела больше.

Оранжевый свет стекал по небоскрёбам, сами же они отбрасывали на пустые прилавки рынка зловещие тени. Под ногами захрустела яичная скорлупа. Нос забила гремучая смесь запахов: тухлая рыба, гнилые фрукты — и то, и другое привозили из свободных стран, нередко испорченным. Селёдку с мутными глазами и рыхлым брюхом. Мятые персики в болезнетворных шариках ваты.

«Какое чудо я могу здесь увидеть?»

Сестра взмахнула руками, поскользнувшись на раздавленной сливе. Удержала равновесие и с ещё большей решимостью устремилась вперёд, словно ноги у неё не болели. Улучив минутку, я рухнула на скамейку за одним из грязных прилавков.

И тут же раздалось сердитое:

— Магграх! Пошевеливайся!

Как оказалось, опустевший рынок не был конечной остановкой. Бросив на меня взгляд из-под нахмуренных бровей, сестра нырнула в подворотню за торговыми рядами.

С непонятным волнением я подумала, как близко мы сейчас к лесу. К Настоящему лесу. Два квартала — и дома закончатся, вездесущий асфальт упрётся в забор, за которым шумят, переговариваясь, деревья.