Тысяча порезов - Энн Малком

Это было совсем не похоже на ужин с родителями Пита, который всегда был напряженным, спорным, неудобным, несмотря на усилия его матери. Единственная причина, по которой все не убивали друг друга, заключалась в выпивке.

Но здесь нет никакого напряга. Лишь факт того, что я здесь против своей воли. Факт, о котором забыла на протяжении большей части ужина.

Я не знала, какого разговора ожидать от нынешнего и предыдущего Дона мафии и женщины, которая явно была частью повседневных дел семьи. Возможно, разговоры о взятках, убийствах, конкурирующих семьях, пытающихся забрать то, что принадлежало им… Но ничего такого. София задавала вопросы о моей работе, о моей матери — хотя она быстро ушла от темы, когда я сказала, что мама умерла, таким тоном, который давал понять, что я не хочу говорить об этом. В ее глазах была нежность, сочувствие, которое чуть не заставило меня расплакаться. Просто немыслимо. Я ни разу не плакала из-за своей матери. Ни когда она рассказала мне о своем диагнозе, ни когда ужасная болезнь забрала ее, и даже когда ее предали земле. Но здесь, в том, что я считала холодной и негостеприимной средой, мои эмоции рвались на поверхность. К счастью, я проглотила их обратно, когда разговор вернулся к ужину, новому шеф-повару, политике и литературе.

Обычно я не была приятным гостем на ужине родителей. Не умела вести светскую беседу и плохо притворялась, что хочу находиться там. И в прошлом мне никогда не хотелось посещать такие ужины, как этот. Фальшивые улыбки, пустые разговоры, я презирала это.

Но сейчас улыбки не были фальшивыми, разговор не был пустым, и я не притворялась. В этом не было никакого смысла. Невеста Дона мафии. А кто я еще? Партнер взрослого, безжалостного преступника, который подходил мне в спальне, пугая меня настолько, что я чувствовала себя живой?

Но если такова моя судьба, то я подписала себе смертный договор, встретившись с детективом Харрисом. Он просто так не уйдет, если скажу ему, что передумала.

И я не могла передумать. Не после одного гребаного ужина. Я не могла доверять себе. Не могла доверять Кристиану. И я знала, что не могу доверять детективу Харрису, несмотря на то, что он сказал.

Конечно, все эти размышления пришли ко мне после того, как Винсенций и София уехали. После того, как в доме остались только я и Кристиан. Ну, и Феликс. Я предполагала, что тот никогда не был далеко. Он как призрак, скрывающийся вокруг особняка, преследующий меня, давал понять, что он ждет своего момента для атаки. Мои мысли возвращались к нему чаще, чем я хотела, определенно чаще, чем следовало.

Но прямо сейчас Феликс был мимолетной мыслью. Особенно когда Кристиан так на меня смотрел.

Я была в столовой, допивала остатки своего напитка, не могла или не хотела подниматься по лестнице и прятаться в своей комнате, что было бы безопаснее и лучше для меня. Теперь, с Кристианом в своей жизни, я не делала ничего безопасного.

Он прощался с Винсенцием приглушенным голосом, что заставило меня подумать, будто они говорили не об ужине. Я не могла незаметно подслушать, поэтому вернулась в столовую в поисках напитка. И была поглощена своими мыслями, разглядывая картины на стенах в поисках какой-то индивидуальности. И нашла его на длинном приставном столике. Дерево было гладким, без пыли и, вероятно, изготовленным на заказ. Сверху искусно расставлены бокалы для виски и хрустальные бокалы. Меня не интересовала роскошная, безукоризненно чистая демонстрация богатства. Нет, меня интересовали фотографии, равномерно расставленные по всей поверхности в сверкающих серебряных рамках.

Одна из фотографий Винсенция и Софии, когда они были моложе, с мальчиком-подростком. Неулыбчивый, с мертвыми глазами, он смотрел в камеру. Он был красив, как Винсенций. Я прищурила глаза, когда попыталась найти в этом мальчике след Кристиана. У него и Винсенция были разные фамилии, но я подумала, что это для юридических целей.