Еретик. Книга 2 - Вера Золотарёва, Наталия Московских (2021)

– Здоровья вам, мадам. А ты слушайся свою маму, не гуляй в дождь, и в следующий раз не придется пить настои от кашля, – дружелюбно обратилась она к ребенку, вызвав одобрительный взгляд его матери. Мальчик насупился, но, видимо, купленная игрушка пересилила недовольство, и он кивнул.

– Спасибо, мадмуазель. Доброго вам дня, – попрощалась покупательница и направилась прочь через городскую площадь, утягивая за собой мальчишку, который продолжал с интересом оглядываться на Элизу. Что-то в облике этой девушки – помимо необычных украшений – неуловимо отличало ее от матери мальчонки и от других женщин, которые попадались ему на глаза.

Элиза устало вздохнула и моментально помрачнела, стоило покупателям отойти. Она окинула взглядом стол, на котором поверх простой светлой скатерти лежали пучки трав, горшочки с настойками, собственноручно сделанные деревянные фигурки, несколько плетеных корзин, мотки пряжи и пара горшочков с лесными ягодами, которые она продавала горстями.

За соседними столами жена гончара продавала красивые плошки, чашки и горшки, кузнец вышел из своей мастерской, чтобы похвастать недорогими, но нужными товарами – гвоздями, крюками, серпами, кочергами и вилами. На другой стороне площади продавали меха, мясо, птиц и украшения. Повсюду стояли прилавки, кое-кто из приезжих купцов разложил свое добро прямо на мостовой, либо подстелил ковры – впрочем, кое-кто торговал и тканями, так что раскладывание их на земле, на подстилке, не позволявшей им пачкаться, было лишним способом демонстрации. Пестрое разнообразие товаров привлекало горожан, жителей окрестных деревень, а так же бродячих артистов. Громкие и яркие акробаты, флейтисты, барабанщики, арфисты, лютнисты и владельцы еще каких-то музыкальных инструментов, незнакомых Элизе, устраивали на площади представления и танцы, собирая радостные аплодисменты и дружное одобрение публики.

В другое время Элиза прониклась бы весельем кипящей жизни, но не теперь.

Девушка поправила новенький пояс с висящими на нем мешочками, оправила чистую скатерть и скромное, но опрятное платье. Воистину, по ее облику и тому, как она обставила свой прилавок, никто бы не сказал, что вечером она унесет все это в хижину посреди леса.

Состоятельность, возможность спокойно обустроить свои дела в Руане, найти покупателей и пациентов, не переживая голод из-за отсутствия средств к существованию, способность платить налоги, чтобы не навлечь на себя гнев властей города, заброшенная лачуга, которую можно было переделать в уютное и удобное жилище – все это досталось ей почти даром. Вся суть крылась в этом «почти».

Сердце Элизы каждый раз сжималось от боли и стыда, когда она вспоминала о том, как дробила на части украшения, которые когда-то дарил ей Гийом, и продавала ювелиру драгоценные камни и звенья из серебра и золота. Пусть она никогда не надела бы этих ожерелий и бус, пусть она не могла позволить себе вплетать в волосы золотые цепочки и носить на руках перстни, она чувствовала себя предательницей, расставаясь со своими сокровищами. Ей казалось, что она распродает части своей души – те, в которых жила бережно хранимая память о графе де’Кантелё, покинувшем эту жизнь чуть меньше года тому назад.

При мыслях о том, что его подарки спасли ее и Рени от голода и бедствий, Элизе каждый раз казалось, что кто-то невидимый рассекает ее грудь мечом, оставляя болезненный кровоточащий росчерк. Единственным способом не испытывать этих чувств было не думать о Кантелё и его жителях. Если это удавалось, то состояние Элизы оставалось не мучительным, а просто скверным.

Вот и сейчас она принялась, хмурясь, пересчитывать заработанные деньги. Не так много, но на то, чтобы купить птичьего мяса себе и Рени на ужин, должно было хватить. Даже, пожалуй, на несколько дней вперед.