Взгляд его снова обратился к шевалье, и на этот раз он ожег их ядовитым презрением, столь свойственным ему.

– Нет, милорд, – с деланным смирением опустила голову Элиза. – И все же я прошу простить мою несдержанность.

Голос ее звучал непривычно высоко и подобострастно. Ей отчего-то доставило странное удовольствие демонстрировать подобающее простолюдинке смирение и почтение к Гийому после того, как она столь вызывающе повела себя с его старыми приятелями. Будто таким образом она наглядно показывала, кому принадлежит истинная власть в Кантелё. Гийом, к ее восторгу, решил поддержать эту игру.

– Это досадно, друзья! – воскликнул он, сокрушенно взмахнув рукой, в то время как вторая продолжала лежать на эфесе меча. – Я принял вас, как и подобает гостеприимному хозяину. И вот, вы нарушаете порядок на землях моего отца! Моя семья предоставляет опеку и мир каждому, кто живет на нашей земле, коль он блюдет богоугодный образ жизни. А вы склоняете этих невинных девушек к греху средь бела дня, не преминув бросить им серьезное обвинение в ведовстве за простой отказ!

Франсуа ядовито прищурился.

– Богоугодный образ жизни, говоришь? – прошипел он. – Да на девке даже креста нет. И языком она мелет так, будто сам дьявол ее надоумил. С чего бы ей и не быть ведьмой?

Гийом заботливо повернулся к Элизе.

– Не у каждой простолюдинки найдется лишняя монета, чтобы вернуть утерянный в походах за тяжелыми продуктами крест. Благоразумнее было бы иногда снимать столь дорогой сердцу символ веры, чтобы не потерять его. Ведь вера – в душе, но не только в нательном кресте. Уверен, она обязательно наденет его, вернувшись домой и поставив тяжелую ношу.

Элиза вновь склонила голову в полупоклоне.

– Вы мудры, милорд, и вам понятны тяготы жизни простой селянки. Вы правы во всем!

– Так или иначе, надеть крест можно намного быстрее, чем залечить разбитую губу. – Гийом вновь лучезарно улыбнулся, наслаждаясь реакцией шевалье. – И уж точно быстрее, чем восстановить честь дворянина, побитого сельской девчонкой, к которой сей дворянин имел неосторожность пристать. – Последнее слово он добавил с нескрываемой ядовитостью. – Разбитая губа очевиднее домыслов, мой друг. А если смотреть на ваши намерения, то они были куда более греховными, чем ответ этих юных особ. На земле Кантелё мы не любим голословных обвинений, поэтому не стоит бросаться столь громкими словами – особенно не будучи представителями Святой инквизиции. Мы друг друга поняли?

Шевалье подобрались, но промолчали, не найдясь, что возразить.

Элиза слушала речи молодого графа со смешанными чувствами. Гийом вызывал восхищение как заступник. Но Элиза помнила, как он разговаривал раньше, и это разительно отличалось от того, как он говорил сейчас. Да, теперешняя ситуация располагала его к официальной, высокородной манере изъясняться, без той непринужденности, которую он проявлял с Элизой наедине. И все же было в его речах что-то чужое. Пугающее.

Миг спустя Элиза поняла, в чем дело: в своих речах Гийом все меньше походил на себя и все больше – на Анселя де Кутта. Элиза не знала, почему, но в этом ей мерещилась опасность. Похоже, ее замечали и молодые шевалье, и это был единственный вопрос, в котором Элиза была с ними согласна.

– А ты изменился, Гийом де'Кантелё, – нарушил тягостное молчание Франсуа. – Помнится, пару лет назад, когда мы бывали у тебя, ты не отказывался от поездок на охоту. И в таверне мы с тобой тогда славно повеселились. Быть может, нас до сих пор там помнят, мы же им половину столов переломали. Хорошо, что у тебя тогда были с собой деньги. А сейчас ты даже пить не хочешь! И что-то не припомню за тобой манеры заступаться за деревенских девок. Гийом, которого мы знали, скорее, присоединился бы, чем стал читать морали и угрожать в ответ на пустяковое предположение. – Юноша передернул плечами, пытаясь продемонстрировать небрежность и презрение, хотя его смятение бросалось в глаза.