Малафрена - Ле Гуин Урсула Кребер (2004)

— Неужели с собой привезли? — Сыр находился от него довольно далеко, примерно на расстоянии метра.

— Нет, мне тетя прислала. Одному богу известно, как ей удалось уговорить того человека, чтобы он притащил такую огромную головку сыра прямо ко мне домой! Вы, кстати, перекусить не хотите?

Вскоре оба уже сидели за столом; сырная голова, в своей синей обертке выглядевшая куда более внушительно, чем ее владелец в своем синем сюртуке, устроилась на единственной в доме тарелке; рядом с тарелкой лежал нож и полбуханки хлеба, а также стоял кувшин с водой, довольно-таки противной на вкус.

— У меня гостей практически не бывает, — заметил Итале, — и мне нравится жить просто, как живут в провинции: ничего показного, никаких лишних тарелок, вилок, все по-свойски…

— Так вы сказали, вам тетушка сыр прислала? А еще родные у вас есть?

— Дядя, сестра, ну и, конечно, родители. По меркам Монтайны, семья у нас небольшая.

— Ну, у меня-то вообще один брат. Он безвыездно живет у себя в поместье. Так вы, значит, единственный наследник? Вам, должно быть, многим и весьма существенным пришлось пожертвовать, уезжая из дома?

— Мне казалось, что так нужно.

— Так нужно… — Эстенскар посмотрел на Итале, на сыр, на горящую свечу. — Как легко вы это сказали! Нетрудно догадаться, скольких переживаний стоила вам теперешняя легкость… Разумеется, вы правы: единственно верная дорога — делать то, что ты должен. Только я с нее сбился!

— Но ваши произведения…

— В последнее время — за много месяцев! — я не написал ни слова. Я понимаю, что это мой путь, но что, если он ведет в тупик? Или в пропасть?… В общем, «конец», как пишут, завершая книгу. Вряд ли возможно начать книгу со слова «конец», как вам кажется? — Эстенскар говорил спокойно, продолжая жевать хлеб с сыром. — Замечательный сыр! — заметил он.

В дверь постучали, за стеной в комнате ткача послышались чьи-то голоса, и в жилище Итале ворвался Брелавай, одетый щегольски — в парчовый жилет и обтянутую шелком шляпу, но такой же тощий, живой, ироничный, как и прежде.

— Победа! Триумф! — Он не сразу заметил незнакомца. — Ох, простите! Я не помешал?

— Конечно же, нет! Знакомьтесь: Томас Брелавай, Амадей Эстенскар. А что, собственно, случилось? Сыру хочешь?

— Для меня это такая честь, господин Эстенскар… поверьте… — забормотал Брелавай смущенно, и от этого насмешливое выражение у него на лице стало казаться дьявольски ироничным. — Нет, правда… я так польщен!.. Отстань, Итале! Никакого сыру я не хочу, сейчас не до сыру!

— Ну так давай рассказывай.

— Ничего, вы, пожалуйста, продолжайте лакомиться сыром, а я не стану вам мешать и посижу здесь тихонько. Этот стул не развалится?

— Самый ненадежный стул у меня, — заверил его Эстенскар, продолжая жевать.

— Ты что, разговаривал с Гойне? — спросил Итале.

— Разговаривал. Сегодня после обеда, — сказал Брелавай. — И считай, что отныне я незнаком с тем, прежним Брелаваем: он, конечно, весельчак, но все-таки совершеннейший бездельник! Да ладно, знаю я, что вы обо мне говорите, мятежники чертовы; у вас ведь даже терпения не хватает подождать, пока человек к вам спиной повернется! Хотите послушать, сколь дипломатично, с каким исключительным тактом und so weiter, und so weiter[16] я вел беседу с Гойне, или мне…

— Уймись, Томас!

— Но я получил полное одобрение и лицензию на издание журнала!

— Не может быть! Господи, неужели ты все-таки получил ее?! — подпрыгнув, завопил Итале, и Брелавай с важным видом, изо всех сил стараясь сдерживать собственный восторг, надменно спросил:

— Ну что, может, теперь все-таки вы мне позволите рассказать, а?