Семья (не) на один год - Мария Коваленко (2022)

Как и в машине, дома Лера была немногословна. Будто я здесь первый раз, она показала гостевую комнату. Вежливо спросила о самочувствии. И, узнав, что всё в порядке, отправилась в другое крыло дома.

Останавливать или задавать ненужные вопросы о женихе, которого почему-то было не видно и не слышно, я не стал.

Вместо этого принял душ... смыл холодной водой с себя усталость. Упал на мягкую кровать.

После этого оставался лишь сон. Хотя бы пять-шесть часов до утра, чтобы отдохнуть и сесть за руль.

Но сон не шел.

Вместо сна в голову лезли мысли, а душу травили воспоминания.

О девочке, которая по фотографии из журнала нарисовала мой портрет.

О девушке, которая уверяла, что если я продам свой дом, то она впустит жить в свой. И нам на двоих его хватит.

О женщине... Соблазнительной, яркой, сладкой, которая спала где-то здесь рядом.

Я уже давно выучил простую истину: время не лечит. Смерть родителей и гибель первой жены прочно закрепили это знание.

Но оказалось, время не лечит и от чувств.

Еще в ресторане, в день нашей первой встречи с Лерой, я понял, что ничего не перегорело. Что от одного только взгляда серых глаз я чувствую себя прежним. А сейчас убедился окончательно.

Как и докторишке в Гамбурге, Фурнье хотелось шею свернуть за то, что заимел права на мою девчонку.

Смех разбирал от собственной ревности. От того, что я вообще все еще на нее способен. И крыша ехала от мысли, что француз был с Лерой... целовал, обнимал, присваивал и заставлял кричать свое имя.

Нереально было уснуть с такими мыслями. Забыл уже, как это — ощущать себя настолько живым.

Наверное, не спасло бы даже снотворное. Только гильотина или...

На «или» не было у меня ни прав, ни шансов. Все свои права и шансы я потерял, когда принес своей девочке соглашение о разводе, а потом оставил ее в одиночестве переживать смерть нашего ребенка.

Но час пустого лежания в кровати... два часа... три...

На четвертом я сдался. Натянув брюки, вышел в коридор. Замер, прислушиваясь к тому, как за окном свистит ветер. И в кромешной темноте каким-то животным чутьем уловил, что стою здесь не один.

* * *

Кто-то другой, вероятно, и мог ошибиться — не узнать в ссутуленной темной фигуре хозяйку дома, но только не я. Мне даже присматриваться не пришлось. Какой-то внутренний датчик с двумя значениями, «свой» и «чужой», качнул стрелку влево, и кулаки сами разжались.

Взгляд скользнул по неожиданной гостье от пяток до макушки. Голова потяжелела, словно второй раз за день встретилась с асфальтом. А дальше вместо мозга заработали рефлексы.

Лера не успела убежать. Она бросилась в сторону лестницы, как только я повернулся. Но возле ступеней я успел перехватить ее за талию.

— Тебе не говорили, что в темноте бегать опасно? — Резко крутанул к себе лицом и вжал в стену. — Особенно возле лестницы!

Мы оба посмотрели вправо на ступеньки и одновременно шумно выдохнули.

— Если бы ты меня не испугал, я бы не побежала! — словно боясь, что кто-то услышит, возмущенно прошептала Лера.

— Так я испугал?! Или ты ждала кого-то другого?

За этот вечер мы так часто орали друг на друга, что сейчас стоп-кран сорвало сразу.

— Никита, это мой дом! Не твое дело, кого я и где жду!

Лера изо всех сил ударила по моей груди. Приложилась ладонями о голую кожу, не щадя ни меня, ни себя. Звон от шлепка слышен был, наверное, в самом дальнем углу дома. Но я даже боли не почувствовал.

Это было как возвращающий к жизни разряд дефибриллятора.

Когда-то, в прошлой жизни, я приказал себе не трогать Леру. Но сейчас забыл.

Минуту назад в кровати смеялся над своей ревностью, считал шансы и тушил надежды. А сейчас в черепушке ни одной трезвой мысли не осталось.