Семья (не) на один год - Мария Коваленко (2022)

— У тебя совсем нет совести, такое спрашивать.

— Совесть? Нет. Я ее обменял на право быть с одной потрясающей...

Качнувшись вниз, принялся поцелуями покрывать каждый сантиметр тела.

— ... нежной...

Заставлял Леру смущаться и краснеть. Перехватывал руки, чтобы не мешала своей робостью.

— ... любимой женщиной.

Глава 25

Лера

В последние годы, когда было совсем плохо из-за усталости, тяжелых пациентов или собственных болезней, я представляла, как меня обнимают сильные мужские руки. Руки мужа.

Это была моя единственная блажь. Во всех остальных случаях даже мысли о Никите были под запретом.

Чтобы не доводить до этой крайности, я создала себе целый свод правил, как реагировать на ту или иную проблему.

Как тяжелобольной, раскладывающий на каждом углу дома стратегический запас лекарств, я год за годом делала свое одиночество все более комфортным.

Тревогам и мужчинам было сложно пробиться через эту стену.

Первые вязли в отработанных защитных алгоритмах: списках обязательных покупок, тоннах медицинской литературы, которую нужно было изучить, зубрежке очередного иностранного языка и пробежках по утрам при любой погоде.

Вторым, мужчинам, быстро становилось скучно с женщиной, которая не способна изобразить восхищение, а свиданиям предпочитает работу сверхурочно.

Возможно, это была не та жизнь, о которой мечтают многие. Девушка со средствами, вероятно, просто обязана была кутить и сверкать на всех вечеринках.

Но мне нравилось.

У меня были друзья. Женщины, радостно записавшие меня в число безопасных подруг. Таких, с которыми не нужно соревноваться за право на ухажера или тратить силы на ревность.

Были мужчины. Редкие, привлекательные, часто безумно занятые. Принявшие мою стерильную теорию близости за аксиому.

Были пациенты.

С виду я точно казалась счастливой. Одна из самых успешных молодых врачей клиники. Богатая наследница без грязных пятен в биографии. Неинтересная цель даже для беспринципных репортеров желтой прессы.

Внутри тоже все было хорошо.

Штиль сроком в пять лет.

А когда в моем море становилось неспокойно, спасали руки. Мужские. Сильные. С крупными венами. С витыми мышцами. С тяжелыми часами за запястье. И с белесым следом от обручального кольца на безымянном пальце.

Я ненадолго снимала все запреты. Разрешала памяти воскресить ощущения. Куталась в горячие мужские объятия, как в теплое одеяло.

И снова начинала жить.

Самая мазохистская терапия на свете! Но она спасала. В те короткие минуты прошлое не было прошлым. Я ясно ощущала Никиту рядом. Чувствовала горячий бок, губы у виска. Иногда, казалось, даже слышала хриплый шепот.

Все пять лет я считала это помешательством. Нездоровой зависимостью от своего первого и единственного мужчины. А сейчас... за окном светила рогатая луна. В собственном теле как будто не осталось ни одной косточки — только бабочки да сладкая боль. И сильные мужские руки обнимали даже во сне.

Словно дежавю.

Как ничего никогда не прекращалось. И все фантомы были реальными!

Мой муж.

Его руки.

Его тепло и защита.

Как в наши первые дни. Как в моих фантазиях. Сквозь расстояние, время. Несмотря на развод.

— Ты правда мне не мерещишься? — произнесла я в горячее плечо. Тихо, чтобы не разбудить.

Спрашивала больше у себя самой, чем у сладко посапывающего Никиты.

— Даже не надейся. Я реальный, — неожиданно прозвучало в ответ.

— Разбудила?

Уже не беспокоясь, что помешаю, я положила голову на широкую грудь Никиты. А ногу забросила на бедро. По-хозяйски. Захватывая себе как можно больше любимого тела.

— Неважно. Это приятное пробуждение.

Он легонько стиснул своей огромной рукой мою левую ягодицу.

— Все не могу поверить. — Врать сегодня не получалось. Правда сама слетала с губ.