Лучшая из лучших - Алексей Мошков (2022)

Но потом необычный блеск ее глаз он увидел еще и еще раз. Такое замечаешь, когда смотришь на темное небо перед грозой, и вдруг его озаряет вспышка молнии. Миг, и небо снова накрывает чернотой. А ты вновь вглядываешься в линию горизонта, боясь пропустить момент. Такая возродившаяся чувствительность удивляла и настораживала Фомина. Ему даже вспомнился старый итальянский фильм, герой которого всегда слышал серенаду, когда влюблялся. Но жизнь Фомина была мало похожа на лирическую комедию. Последний раз это чувство посещало его много лет назад, еще когда, как говорят корейцы, «тигры курили трубки». Перешагнув тридцатилетний рубеж, Максим, как ему казалось, разучился открывать сердце людям, особенно женщинам — эта эмоциональная способность с годами утратила функциональную актуальность и отпала, как хвост у ящерицы, после того как его несколько раз прищемили тяжелой дверью равнодушия и от души потоптались на нем сапогами безразличия.

Нет, обиды не было. Это состояние напоминало злость пополам со страхом, из которых после нескольких циклов самоанализа на выходе получилось нечто новое — душевная глухота. Говорят, в медицинской практике были случаи, когда пациент не хочет принимать излишне суровую окружающую действительность и отчаянно старается от нее закрыться. Мозг понимает команду буквально и отключает один из органов восприятия: человек слепнет или глохнет, не желая видеть и слышать ситуацию.

Можно ли этого добиться в отношении души? Да, достигается тренировками. Когда бойцы в спортзале долго колошматят друг друга по ногам, мышцы ног утрачивают чувствительность. На спортивном сленге это называется «набивка». Если лупить по чувству эмпатии, доверчивость и открытость постепенно сойдут на нет и человек захлопнет свое сердце, поставив на высоком чердаке пулемет, чтоб никто здесь больше не появился.

То же самое было в отношениях Максима с Оксаной: его постоянно грыз странный стыд, что он не позволяет ей подойти ближе, удерживая некую дистанцию. Или же это он самому себе запрещал приблизиться к ней?

Последний день романтического вояжа начался с истошного вопля чайки на террасе хаус-бота. Настя опрометчиво прикормила птичку круассанами и селедкой, и пернатая гостья поведала об открытии новой точки общепита сородичам, которые взяли столовую на заметку и теперь каждое утро отправляли на разведку одного из своих. Вот и сейчас посланец стаи хватал с палубы оставленные там с вечера объедки и громко выражал свое восхищение их вкусовыми качествами.

— Это к тебе, — сказал Фомин, проснувшись от птичьих воплей.

— Я ее прибью, — сонно проворчала Настя.

— Дай чайке рыбу, и она будет сыта один день. Дай ей удочку — она решит, что мы сумасшедшие, и больше не прилетит.

— А чего она так гавкает?

— Потому что голодная как собака.

Настя нехотя вылезла из-под одеяла, накинула халат и вышла на террасу.

Птица сидела на крыше и методично долбила длинным клювом выпирающую оцинкованную трубу печного отопления. «Птица клюет трубу, — Настя изумленно смотрела на эту картину, вспомнив свой сон. — Я думала, дед прикалывается…»

Подошедший сзади Фомин обнял Настю и положил голову ей на плечо, прижавшись к ее щеке.

— Мне кажется, я знаю, зачем она прилетела, — сказал он.

— Я тоже. За селедкой, — отозвалась Настя.

— Не-а. Она зовет в дорогу.

— У нас же рейс только ночью… Целый день впереди.

— Есть еще один пункт назначения.

— Мы куда-то едем?

— Да. Это сюрприз. Тебе понравится, обещаю. Кстати, возьми селедку, там будет много чаек.

Курсирующий по пригородным направлениям поезд с голландским изяществом и немецкой пунктуальностью прибыл на платформу центрального вокзала и моргнул красным глазом массивного буферного фонаря, словно покосился на большое электронное табло с расписанием, чтобы убедиться, что прибыл вовремя. Затем облегченно вздохнул пневматическими механизмами и распахнул двери перед пассажирами.