Дебютантка - Марго Вуд (2023)

– Может, и так. Но ты принимаешь это как должное. Не у всех из нас есть богатые родители, которым по карману обучение детей, Эллиот. Многие вынуждены брать кредиты, а затем десятилетиями работать для их погашения. Некоторые не могут позволить себе роскошь ничего не делать весь семестр, кроме как тусоваться и спать с кем попало, будто колледж – дорогой летний лагерь. Для меня это огромный шанс в жизни, а ты ведешь себя так, словно отбываешь повинность. Некоторые из нас хотят учиться, Эллиот. Очевидно, ты не из их числа. Так зачем тебе вообще все это?

Мое лицо пылает, а в горле застрял ком. И сердце готово разорваться от боли. Воздух такой холодный, что слезы начинают замерзать на ресницах. Повисает долгая пауза, прежде чем Люси снова подает голос.

– Мне пора, Эллиот, – говорит она, и пропасть между нами увеличивается.

– Подожди! Пожалуйста, не вешай трубку. Ты права во всем, но…

– Я не хочу больше тебя слушать, Эллиот, – отрезает Люси, кипя от злости.

Я теряю голову. И вот-вот потеряю свою лучшую подругу. Неужели опять та же фигня…

– Мне нужно тебе кое-что сказать! – кричу я.

– Я вешаю трубку…

– Пожалуйста! – всхлипываю я. Мой последний шанс. – Если не хочешь слушать меня, поговори с Роуз. Она знает правду.

Люси не отвечает, и на секунду я верю, что она останется на линии и даст мне шанс объясниться…

Увы. Она кладет трубку.

И я не перезваниваю.

* * *

Вместо того чтобы позвонить отцу или вызвать в Lyft другую машину, я прячу чемодан под скамейку и решаю прогуляться и проветрить голову. Снег падает тяжелыми хлопьями, земля уже побелела. Честно говоря, мне плевать, если я замерзну здесь насмерть. Знаю, следует где-то укрыться, а не торчать на улице в снежную бурю. Но я ощущаю себя никчемной, глупой, нервной, больной и отчаянно хочу что-нибудь сделать, почувствовать хоть что-то, кроме горячего, обжигающего стыда.

Не знаю, что ранит больше. Тот факт, что лучшая подруга ненавидит меня из-за слухов, которые распространил другой мой лучший друг? То, что я завалила экзамены? Или что сразу не угадала, каким на самом деле был Кентон? Умом понимаю: в случившемся нет моей вины. Однако логика и здравый смысл не дают утешения. Я чувствую себя полной дурой. Злой, униженной и разочарованной.

Мне грустно.

И одиноко.

И больно.

Я бреду в глубь парка по заснеженной тропинке, которую мы с папой и Реми обычно выбираем для прогулок, и наконец выхожу к старой, заброшенной смотровой площадке, где любила играть в детстве. Похоже, никто не ухаживал за этой частью парка уже долгие годы: разросшиеся кустарники и деревья загораживают вид. Я стряхиваю снег и упавшие ветки с одного из камней и сажусь, плотнее кутаясь в куртку. Холодный порыв ветра бьет меня по лицу. Слезы обжигают замерзшие щеки. И едва я собираюсь наплакаться вволю, как позади отчетливо раздается звук шагов. Я оборачиваюсь и вижу папу. Он весь в снегу, с красным термосом в одной руке и круглыми фиолетовыми ледянками для катания в другой.

– Папа?!

– Дочка?

– Что ты здесь делаешь?

– Устроим катание с горки! – ухмыляется он и бросает мне ледянки.

* * *

– Съехать отсюда на ледянках? Ни за что. Да тут шею можно сломать.

Мы с папой стоим на вершине холма в другой части парка и обозреваем крутой спуск. Папа протягивает мне термос, я делаю глоток. Горячий яблочный сидр стекает по горлу, согревая меня изнутри. Я возвращаю термос, и папа тоже отхлебывает.

– Давай, будет весело! – говорит он.

– А ты на чем собрался ехать? Эти ледянки на одного.

– А я и не поеду, – запросто отвечает он, будто мне следовало и самой догадаться. – Видишь, как резко обрывается дорожка там, внизу?

– Ну, прекрасно! – возмущаюсь я. – А я почему должна?

Папа опускает руку мне на плечо и смотрит в глаза.

– Потому что иногда в жизни приходится делать вещи, которые пугают. Или потому что я так сказал. Выбирай сама.