– Ну…

– Иногда думаю, что лучше убить тебя собственными руками и заранее, пока моя нервная система не взорвалась, – впервые я услышала нервный смешок из уст Раймонда. Долгое ожидание того стоило, это достижение даже круче в рейтинге самых опасных проделок. – Софи…

Договорить он не смог и поцеловал. Не так как раньше. В этом прикосновении губ не было страсти, опаляющей кожу, напора, которому сложно сопротивляться – это невиданная слабость мужчины и в то же время его превосходства. Надо мной, над собой, над этой жизнью, где мы никак не должны быть вместе, но он вопреки запретам, позволял себе целовать меня. В каждом его жесте мольба ­– горячие пальцы легонько расстегнули верхнюю пуговицу и просились к следующей, губы позволили чуть больше и хотели оставить на коже отметины, рука, едва коснувшись тела, хотела смять его грубее. Стон замер в горле, мое тело натянулось, как тетива, глаза Раймонда смотрели прямо, спрашивая разрешения… Услышь он «нет», все равно бы сорвался, я почему-то была уверена в этом. Мужчины, так касающиеся тела, не смогут отказаться от его обладания. Я лично не смогу не откликнуться…

– Останови, Софи…– все же произнес Раймонд тяжелым голосом, чувствуя, что находится на границе дозволенного.

Ты не тот, с кем мне можно быть ни сейчас, ни потом. Ты не тот, которому стоит отказывать. Зато ты тот, от которого стоит бежать, а я стою на месте, нежась в страсти. Мужчина сам знает, насколько все запретно, наша любовь – игра с огнем, но он лишь предлагает сгореть вместе. Как неосмотрительно, я добровольно сдаюсь. Пуговицы слетают одна за другой, блуза падает к ногам, как и Раймонд, покрывая мое тело обжигающими поцелуями. Этот мужчина настоящий безумец, раз позволяет себе обладать землянкой…

– Это неправильно, – хрипло произносит Альман, сминая мои бедра.

– Мне все равно.

Он ухмыляется в ответ, подхватывая меня на руки:

– Мне тоже.

***

В день бала все было в той же степени отвратительно, в какой и прекрасно. С самого утра, стоило только разлепить глаза, жизнь шла вразрез с планами, что в такой ответственный для нашей компании день не могло не настораживать. Казалось, все вокруг вопило: «ребята, не сегодня, вам п…плохо будет». Но все усиленно пытались вернуть ход действий в нужное русло, и ведь получалось. Вот проснулась я от звука разбивающегося стекла: в наше окно с утренними петухами влетел кирпич с обмотанной записочкой, призывающий одну развратную девицу покаяться в своих утехах и отвалить от приличных мужчин.

– Это они про меня, Софи? – спросила Элла с выступающими на глазах слезами.

– Успокойся, это по мою душу, – махнула рукой, отворачиваясь к стене. Вчера весь день бегала от Альмана, который прохода не давал, поскольку подозревал, что я собираюсь снова куда-то вляпаться. Через полчаса в окно влетел второй кирпич. – О, тут уже с извинениями… Виновные наказаны и раскаялись в содеянном, а ты еще переживала.

– Знаешь, Софи, – хлюпнула носом Элла, – а Раймонд все же пострашнее Эра будет.

– Поздно, Элла, поздно! От этого уже не сбежишь, – хихикнула я, направляясь в ванную комнату.

Чем ближе к балу, тем страшнее, коленки тряслись, а в душе поселилось неприятное чувство предстоящей катастрофы. Может, виной тому завываний идарийского червя, который чертил под луной пентаграммы своей слизью и складывал веточки в слово «жертва», то ли в словах Авери, что Аркон пообещал ни на минуту не отходить, охранять и никому не отдавать. Кажется, землянке что-то действительно угрожает, но в это меня не посветили, явно чтобы не полезла на рожон. Так и ходила взад-вперед, потирая руки и смотря на минутную стрелку. Зато стоило выйти, как очередная активистка движения «за благополучие Аркона» в сообществе с ревностной заступницей краснокнижных эльфийских принцев, влепили в мое платье взбитые сливки с ягодным джемом. В этот раз заступником стал Эр, будто стоящий за поворотом и ждущий минуты, чтобы появится с коробкой.