Еще одна станция - Кейси Маккуистон (2021)

В первую их ночь в этой кровати Огаст просыпается, пока Джейн прижимается грудью к ее спине и разношенная ткань одной из большеразмерных футболок Уэса мягко касается ее кожи. Она переворачивается и зарывается носом в углубление между шеей Джейн и плечом, вдыхая ее. Каким-то образом у нее всегда сладкий запах, как будто у нее сахар в венах. На прошлой неделе Огаст смотрела, как она наорала на парня с расистским плакатом на Таймс-сквер, а потом сломала его пополам о колено. Но это все равно правда. Джейн – это воздушный сахар. Острая, как нож, девушка с сердцем из сладкой ваты.

Она просыпается, потягиваясь на простынях, щурясь на Огаст в свете раннего утра.

– Мне никогда это не надоест, – бормочет она, проводя ладонью по плечу Огаст, ее груди.

Огаст краснеет, а потом удивленно моргает.

– Боже мой.

– Что?

Она наклоняется, проводя пальцами по волосам, разметанным по подушке.

– У тебя седой волос.

– Что?

– Да, у тебя седой волос! Ты вроде говорила, что твоя мама очень рано начала седеть?

Она резко подскакивает, садясь и отбрасывая одеяло.

– Я хочу посмотреть!

Огаст следует за ней в ванную, пока футболка Джейн болтается вокруг ее голых бедер. На внутренней стороне одного есть синяк, мягкий лепесток розы. Его оставила там Огаст.

– Он за твоим правым ухом, – говорит Огаст, смотря, как Джейн наклоняется к зеркалу, чтобы изучить свое отражение. – Да, смотри, вот тут.

– Боже мой, – говорит она. – Боже мой. Вот он. У меня не было его раньше.

И это важнее всего остального: новой кровати, клубничного печенья, всех тех случаев, когда Джейн заставляла ее стонать в подушку. Именно седой волос наконец-то заставляет ее почувствовать себя настоящей. Джейн здесь. Она остается. Она будет жить рядом с Огаст столько, сколько они захотят, у них будут появляться седые волосы и морщины от смеха, они заведут собаку, станут скучной старой женатой парой, которая по выходным занимается садоводством, они будут жить в доме с колокольчиками, неухоженным двором и бесить ассоциацию домовладельцев. У них все это будет.

Огаст подходит сзади к ней, стоящей у раковины, и Джейн автоматически подается назад, сплетая их пальцы.

– Почисти зубы, – шепчет Огаст ей в ухо. – У нас есть время для одного раза перед завтраком.

Позже Огаст наблюдает за ней.

Есть кое-что, что Джейн любит делать, когда Огаст нависает над ней. Огаст располагается ниже на матрасе, оседлав ее талию или сидя на пятках между ног Джейн, пытаясь понять, с чего она хочет начать, и Джейн делает это. Она закрывает глаза, раскидывает руки в стороны, водит костяшками по простыни, немного изгибает спину, двигает тазом из стороны в сторону. Голая, каким был хоть раз любой человек на свете, с безмолвной, широкой улыбкой сомкнутых губ, открытая и наслаждающаяся. Впитывающая все, как будто это высшее благословение – быть здесь в кровати Огаст и под вниманием Огаст. Без смущения, без страха, с удовлетворением.

И Огаст чувствует, что ей доверяют и ей восхищаются, что она сильная и способна на все – в общем-то, весь список того, что она двадцать четыре года пыталась чувствовать. И поэтому она каждый раз делает кое-что в ответ: она кладет ладони на бедра Джейн и говорит:

– Я тебя люблю.

– Мм-хмм, я знаю, – говорит Джейн, наполовину открыв глаза, чтобы смотреть на ладони Огаст на себе, и это тоже знакомая рутина. Счастливая знакомая рутина.

* * *

Неделю спустя после окончания колледжа Огаст дает Джейн папку.

Джейн хмуро смотрит на нее, допивая кофе над кухонной раковиной.

– Я поняла, чем хочу заняться, – говорит Огаст.

– Отпраздновать конец учебы? – спрашивает Джейн. – Или, типа, в жизни?

Она в последнее время мучилась по поводу и того, и другого. Это справедливый вопрос.