Еще одна станция - Кейси Маккуистон (2021)

Призрачное чувство обжигает ей горло, как на вечеринке Исайи по пути к станции, – мысль о том, каково это, когда кто-то сдерживает улыбку, когда указывает на тебя и говорит: «Да, она. Она моя». Каково жить рядом с кем-то, целовать и быть целуемой, быть желанной.

– Спокойной ночи, – говорит Нико.

– Спокойной ночи, – говорит Огаст, и ее голос хрипит в ее ушах.

Той ночью Джейн в ее комнате. Она улыбается тепло и медленно, пока ее улыбка не становится такой широкой, что морщит нос. Она прислоняется к окну и рассказывает о людях, которых она встретила сегодня в поезде. Она стоит в носках в изножье кровати и говорит, что никуда не уйдет. Она касается подушечкой большого пальца веснушки на плече Огаст и смотрит на нее так, как будто в ней есть на что смотреть. Как будто она никогда не захочет перестать смотреть.

Огаст перекатывается на спину и упирается ладонями в матрас, а Джейн зарывается коленями в простыню по обе стороны от ее бедер. В темноте труднее удержаться и не представлять мягкий оранжевый свет, просачивающийся с улицы. Она видит, как он вплетается в волосы Джейн, заведенные за уши, мягко очерчивает ее челюсть. Вот она. Эта девушка и предмет таких сильных желаний, что кажется, будто ее кости трещат под их напором.

Она задается вопросом, если бы все было по-другому, могла ли бы у них быть такая любовь, которой не нужно о себе заявлять. Такая, которая укладывается кирпичиками так же легко, как любая другая настоящая вещь, которая когда-либо вставала на ноги и поднималась по этим ступеням.

Ее телефон вибрирует из-под одеяла.

«Радио, – написано там. – Надеюсь, ты еще не спишь».

Огаст включает станцию, и начинается следующая песня. По запросу. «В твоих глазах».

Лунный свет движется прохладным рубцом в изножье ее кровати, и Огаст зажмуривает глаза. Нет никакого смысла в том, чтобы любить девушку, которая не может коснуться земли. Огаст это знает.

Но целовать и быть целуемой. Быть желанной. Это отличается от любви. И возможно, возможно, если она попытается, у них может что-то получиться. Не все, но кое-что.

У Огаст есть план.

Майла предложила ей сказать все по-огастовски. По-огастовски – это по плану.

Все зависит от нескольких вещей. Это должны быть правильный день и правильное время. Но она достаточно проездила на «Кью» с одного конца на другой, чтобы обладать нужными данными, аккуратно подсчитанными в конце блокнота прямо после всех девушек Джейн.

Точно не в час пик и не в полночь, которая приносит волну людей, закончивших ночные смены в больнице, и не в выходные, когда в хлам пьяные пассажиры будут облевывать всю ветку. Самое медленное время, когда поезд, скорее всего, будет почти полностью пустым, – это 3:30 ночи во вторник.

Поэтому она собирает все, что нужно, и набивает этим тканевые шопперы, которыми она стала пользоваться из-за того, что Нико фанатично ее пристыжал неэкологичностью. Она ставит будильник на 2:00 ночи, чтобы дать себе время уложить свои волосы и нанести помаду, которая не смажется. Двадцать минут уходит на то, чтобы определить, что надеть, – она останавливается на рубашке, заправленной в юбку, паре серых чулок, которые она купила в прошлом месяце, ботильонах на каблуках. Она подтягивает чулки, глядя в зеркало и переживая из-за одежды, но времени сомневаться нет. Ей надо успеть на поезд.

Она сидит на скамейке и ждет. И опять ждет. Джейн будет на любом поезде, на какой бы она ни села, и она хочет, что он был хорошим. Новым, со сверкающими сиденьями и красивыми лампочками, отсчитывающими станции, – и с пустым вагоном. Она пытается сделать метро романтичным. Ей нужна вся помощь, которую только можно получить.

Наконец, подъезжает поезд с чистым, классным синим салоном, Огаст берет свои сумки и встает у желтой линии, как нервный подросток, пришедший к своей паре, чтобы вместе пойти на выпускной (она только предполагает – она никогда не была на выпускном).

Двери открываются.