Жестокий бог - Л. Шэн (2022)

– Ты никогда больше не прикоснешься к Леноре – ни во время моего пребывания здесь, ни после. Никаких поцелуев. Никаких ласк. Даже не дернешься в ее сторону, как вчера. И ты определенно не приблизишься к ее груди или киске, если хочешь, чтобы твой язык оставался у тебя во рту, а не был засунут тебе в задницу. Ты можешь быть ее другом, ее обычным другом – тем, у кого нет доступа к ее телу. Кроме того, у нас никогда не было этого разговора. Я понятно выразился? Моргни дважды, если это так, и один раз, если ты согласен на приятную поездку в отделение скорой помощи и на использование кислородной маски в течение следующей недели или двух.

Он дважды моргнул, и я отпустил его. Уверен, ему было, что мне сказать, но так получилось, что у меня не осталось ни времени, ни желания его слушать.

Я вышел из его комнаты, спустился к себе в подвал и закрылся там до конца дня, чтобы поработать.

Я почувствовал странный голод и нетерпеливую жажду жизни, которые обрушились на меня, подобно торнадо. Это было странно, ново и неожиданно. Я наконец-то понял эту песню Игги Попа[53]. Но чтобы почувствовать жажду жизни, сначала нужно стать живым. Я не был уверен, что жил до того дня, пока Ленора не переехала в Тодос-Сантос.

Это было какой-то непонятной фигней. Что со мной не так?

Я не чувствовал себя живым.

Я просто был возбужден. Вот и все. Просто хотел порадовать свой член.

Я закончил рабочий день немного раньше, чем планировал, – в три тридцать. Запер за собой подвал и отправился в центр города, протискиваясь мимо студентов и профессоров, которые умоляли показать им свою работу.

Я купил пирожные, вино и цветы, а затем выбросил все в мусорное ведро, прежде чем вернулся в замок. Я разрывался между желанием произвести на Ленору впечатление и желанием убить ее.

Пока я продолжал злиться на себя за то, что в очередной раз позволил девушке поиметь меня, зазвонил мой телефон. Я думал, что это отец, но нет, звонил Найт. Я взял трубку.

– Что?

– Не говори со мной так, будто я прерываю твой чертов график, имеющий только один пункт, по которому ты даришь свои хмурые взгляды местам, людям и твоему собственному отражению. Ты написал, чтобы мы с Хантером приехали в Лондон. Все в порядке?

Его голос звучал трезво, что означало, что он продолжает над собой работать. Я часто общался с ним по скайпу, но все равно меня удивило, что я вновь разговариваю с Найтом, находящемся в ясном уме.

– Беркшир, и да, все идет по плану. Просто нужна поддержка.

– Личная?

– Именно.

– Хорошо. Турагент Хантера сейчас бронирует нам билеты. Как дела у Друзиллы?

Я услышал улыбку в его голосе и сжал челюсти. Он, черт возьми, что-то знал? Признание в том, что у нас с ней что-то есть, только вызовет нежелательные вопросы, когда я осуществлю свои план. Я ни за что не собирался тащить ее в темную кроличью нору, в которую собирался нырнуть.

– Между нами ничего нет, – сказал я ему.

– Черт возьми, Спенсер. Я думал, что это я романтик. Оказывается, ты потащился через весь мир ради девушки.

– Это не имеет к ней никакого отношения. Я приехал сюда на стажировку.

Он покатился со смеху, но я не стал обращать на это внимание.

– Конеееечно. И я по вторникам не ем мясо, потому что обожаю киноа, а не из-за моей девушки-вегетарианки. Ты сам прячешь голову в песок, но слишком горд, чтобы попросить кого-то помочь вытащить тебя.

– Очевидно, Луне ты нравишься за твой член, а не за твою способность составлять дурацкие сравнения. Держись подальше от написания стихов.

– Ясно. – Снова смех. Когда он наконец успокоился, то выдавил: – О, и хорошо, что ты не слишком увлечен Асталис, потому что ходят слухи, что твоя мама хочет нанять ее для работы в своей галерее в Лос-Анджелесе, когда она закончит стажировку. А ты объявил всем, что никогда не вернешься в Калифорнию, верно?