– Ну, как же! – воскликнул легат. – Они утверждают, что Бог есть творец высшего мира и не имеет отношения к нам. А наш мир создан злым началом, наш творец создан из мрака и огня. Видимый мир и, собственно, человек – произведение этого злого демиурга. Но лишь душа создана добрым Богом, но находится в человеческом теле, как в темнице. Павликиане отвергают Ветхий завет, называют пророков обманщиками и ворами. Христос, говорят они, пришел освободить людей из плена демиурга. Что матерь его была не дева Мария, через которую он прошел, как сквозь эфирный канал. А вышний Иерусалим – царство доброго Бога. Они отвергают поклонение кресту, как орудию наказания, и как знамени проклятия и орудия демиурга. Страдания Христа считали кажущимися, недействительными. А человеческое естество Христа считали сообщением высшего знания. Те же богомилы, которые утверждают, что в каждом человеке наряду с душой присутствует и демон, изгнать которого можно только известными молитвами. А иконоборцы! А ересь армянская!

Язык легата заплетался все больше. Он выпил еще одну чарку водки и заснул, уронив голову на стол. Лада, погруженная в свои мысли, очнулась от тишины и взглянула на секретаря. Рене встал, тяжело вздохнул и сказал укоризненно:

– Вот, сударыня, чем кончается лечение народными средствами.

– Но ему, кажется, стало легче, – возразила Лада.

– Надолго ли, – скептически сказал Рене.

Он был вежлив с пленницей, ибо предварительно имел следующую беседу с монсеньором.

– Рене, – сказал ему легат, – ты думаешь, она говорит правду?

– Я не знаю, – ответил Рене, – монсеньор, передаю вам то, что услышал от нее.

– Сам то ты что думаешь? Тебе по должности положено давать мне советы.

– Не берусь давать советы в таком важном деле. Но я слышал, что мусульманские владыки крайне неразборчивы в вопросах семьи и брака. То есть женились на ком попало. Кто знает, может она говорит правду.

– Неважно, лжет она или нет. И в том, и в другом случае мы должны извлечь из этого пользу. Во всяком случае, – легат, который некоторое время назад выпил водки, борясь с ее тошнотворным вкусом, замолчал, прислушиваясь к собственным ощущениям, чувствуя, как утихают молоточки в голове, сказал, – эта женщина принесла мне облегчение, голова перестала болеть. Подождем встречи с Фридрихом, а после решим. Будь с ней вежлив.

– Разве я когда-нибудь бываю груб? Я воплощенная галантность, – ответил Рене.

– Приведи ее сюда, – приказал легат…

– Наутро ему понадобится еще водка, – заметила Лада.

– Вот как, – иронически отозвался Рене, – и как долго это будет продолжаться?

– Это зависит от особенностей его организма, – простодушно сказала Лада. – У нас в деревне мужики неделями не просыхали.

– Позвольте уточнить в какой деревне, азербайджанской или французской? – спросил секретарь.

– Ну, что вы, в русской, конечно, ни тем, ни другим это не по силам.

Я сама из русской деревни. Я там родилась на Руси.

– Час от часу не легче, – заметил Рене, – во всяком случае, сударыня, я советую вам не слишком распространяться на эту тему. При дворе, знаете ли, искренность не в ходу.

– Спасибо Рене за совет, я вижу, что душа у вас добрая.

– Вы же слышали, что его преосвященство говорил про богомилов. Душа у всех добрая, да демон рядом. Однако довольно. Я выбил для вас у капитана отдельную каюту. Она крошечная, но вы поместитесь. Прошу.

Рене проводил Ладу в каюту и оставил там.

– Дверь запирается изнутри, – сказал он, – запритесь лучше. А то мало ли что, полон корабль военных. Они, знаете ли, не всегда себя контролируют.

И ушел, бормоча под нос:

– Душа, видите ли, у меня добрая.

Лада, оставшись одна, заперлась, последовав совету, и выглянула в иллюминатор. Внизу плескалась темно-синяя вода. Она вытянулась на узкой откидной койке, прибитой к стене ремнями и, улыбаясь чему-то, забылась сном.