Ганнибал - Харрис Томас (2001)

– Сначала – биографии, вкратце. – Дёмлинг заглянул в свои записи. – Мы зна-а-а-ем, что Ганнибал Лектер родился в Литве. Отец его – граф, этим титулом семья владела с десятого века; его мать – итальянка весьма высокого происхождения, из семьи Висконти. Во время немецкого отступления из России несколько нацистских танков, походя, с дороги, обстреляли их имение под Вильнюсом, убив обоих родителей и большинство слуг. После этого дети исчезли. Детей было двое – Ганнибал и его сестра. Нам неизвестно, что случилось с сестрой. Главное, к чему я веду, – Лектер был сиротой, как и Клэрис Старлинг.

– Об этом я вам сказал, – раздраженно произнес Мэйсон.

– Но какой вывод вы из этого сделали? – спросил доктор Дёмлинг. – Я вовсе не предлагаю увидеть здесь сочувствие двух сирот друг другу, мистер Верже. Речь идет не о сочувствии. Сочувствие не имеет ко всему этому отношения. И милосердие тоже лежит в пыли, истекая кровью. Послушайте меня. Что дает доктору Лектеру общий опыт их сиротства? Да просто большую возможность ее понять и в конечном счете более успешно управлять ею, ее контролировать. Речь идет о контролировании.

Эта женщина – Старлинг – провела детство в приютах, и из того, что вы мне сообщили, никаких свидетельств, что у нее есть постоянные личные отношения с каким-либо мужчиной, не имеется. Она живет вместе с бывшей соученицей – молодой женщиной, афро-американкой.

– Похоже, тут секс замешан, – сказал Крендлер.

Психиатр даже не удостоил Крендлера взглядом: Крендлер был автоматически отвергнут.

– Никогда нельзя с уверенностью сказать, почему кто-то предпочитает жить вместе с кем-то еще.

– Это – одна из тех вещей, что сокрыты от нас, как говорится в Библии, – сказал Мэйсон.

– Старлинг, на мой взгляд, довольно аппетитна, если кто любит пшеничный хлеб с отрубями, – высказалась Марго.

– Ну, я-то думаю о том, что привлекает Лектера, а не ее, сказал Крендлер. – Вы же ее видели. Она холодная, как рыба.

– Неужели – как рыба, мистер Крендлер? – Марго это вроде бы показалось забавным.

– Ты что, думаешь – она извращенка, а, Марго? – спросил Мэйсон.

– Какого черта? Мне-то откуда знать? Кем бы она ни была, это ее сугубо личное дело, такое у меня впечатление. Я думаю, она – твердый орешек, пришла она к нам по делу, и выражение лица у нее было соответствующее, но я не сказала бы, что она холодная, как рыба. Мы с ней не очень много говорили, но вот что я из этого вынесла. Это ведь было до того, как тебе стала необходима моя помощь, Мэйсон, ты тогда меня выгнал – помнишь? Нет, я не скажу, что она холодная, как рыба. Девушке с такой внешностью, как у Старлинг, нужно держать дистанцию, и это должно быть написано у нее на лице, ведь все эти козлы западают на нее без разгона.

Тут Крендлер, хотя видел он только силуэт Марго, почувствовал, что ее взгляд задержался на нем слишком долго.

Как любопытно сочетаются все эти голоса в огромной комнате: старательный канцелярит Крендлера, педантическое блеяние Дёмлинга, глубокие, звучные тона Мэйсона, с мучительно отсутствующими взрывными звуками и то и дело дающими течь шипящими, и голос Марго – низкий и скрипучий, сквозь полусжатые зубы, будто она – норовистая лошадка, раздраженная попытками ее взнуздать. И все это – на фоне вздохов респиратора, помогавшего Мэйсону обрести дыхание.

– У меня есть соображения о ее личной жизни, основанные на ее навязчивой идее, на явном тяготении к отцу, – продолжал Дёмлинг. – Но об этом несколько позже. Итак, у нас имеются три документа доктора Лектера, касающиеся Клэрис Старлинг. Два письма и рисунок. Рисунок – это часы-распятие, которые он изобрел, находясь в спецбольнице. – Доктор Дёмлинг поднял глаза к монитору: – Слайд, будьте добры.