Ганнибал - Харрис Томас (2001)

Из лимузина вышел мужчина, стройный и элегантный, во фраке и белом галстуке, и помог выбраться даме. Ее появление вызвало ропот восхищения в толпе у входа. Изящная головка, волосы уложены в красивую прическу, напоминающую платиновый шлем; одета она была в облегающее платье из мягкой матовой ткани кораллового цвета с кружевной накидкой. На шее зеленым сиянием светились изумруды. Барни видел ее лишь мельком, через головы толпы; вместе со спутником она исчезла в фойе.

Ее спутника Барни успел разглядеть получше. Волосы его были причесаны очень гладко, словно мех выдры, а нос выдавался вперед так же высокомерно-повелительно, как нос Перона. Прямая осанка делала его выше, чем он был на самом деле.

– Ты очнешься когда-нибудь? Так мы идем в оперу или нет? Если, конечно, нас пустят in mufti. Вот наконец-то мне представился случай употребить это выражение – in mufti, даже если оно сюда не очень подходит. Но мне всегда хотелось сказать, что я сегодня in mufti.

Когда Барни не спросил ее, что такое in mufti, она посмотрела на него более внимательно. Он ведь всегда спрашивал, когда ему что-то было непонятно.

– Ага, – сказал Барни с отсутствующим видом. – Я выставлюсь.

У Барни была куча денег. Он их тратил расчетливо, но не скупердяйничал. Однако в кассе оставались билеты только на галерку, где были одни студенты.

Предвидя, что до сцены будет очень далеко, он взял напрокат в гардеробе полевой бинокль.

Огромное здание театра построено в смешанном стиле итальянского Возрождения с явными признаками греческого и французского влияния, богато отделано бронзой позолотой и красным бархатом. В толпе так и сверкали драгоценные камни, словно огоньки на новогодней елке.

Лилиан пересказала Барни либретто еще до того, как началась увертюра, тихо шепча ему на ухо.

За секунду до того, как в зале погас свет, начиная с более дешевых мест, Барни обнаружил эту пару – платиновую блондинку и ее спутника. Они только что прошли сквозь золотистые портьеры и уселись в разукрашенной ложе рядом со сценой. Изумруды на шее дамы сверкали в свете люстр, освещавших зрительный зал. Когда она входила в фойе, Барни видел ее в профиль справа. Теперь она сидела к нему левым боком.

Окружавшие Барни и Лилиан студенты – ветераны галерки, привычные к огромному расстоянию до сцены, – притащили с собой самые разнообразные средства, призванные помочь им получше видеть, что происходит на сцене. У одного из них оказалась даже мощнейшая зрительная труба, столь длинная, что все время ворошила волосы на голове у сидевшего перед ним зрителя. Барни поменялся с ним, отдав свой бинокль, чтобы рассмотреть тех двоих, в далекой от него ложе. Ему пришлось помучиться, пока он нашел их – у зрительной трубы очень ограниченное поле обозрения, – но когда он наконец их нашел, эта пара сразу оказалась до жути близко.

На щеке дамы он заметил небольшую мушку, французы называют такую «courage». Дама как раз осматривала зал, ее взгляд скользнул по галерке и двинулся дальше. Она казалась очень оживленной, ее коралловые губы непрестанно двигались. Вот она наклонилась к своему спутнику и что-то ему сказала – оба засмеялись. Потом она положила ладонь на его руку, взяв его за большой палец.

– Старлинг! – вырвалось у Барни, очень тихо.

– Что? – шепотом спросила Лилиан.

Барни огромным усилием воли заставил себя высидеть первый акт оперы. Как только зажегся свет на первый антракт, он снова навел бинокль на ту ложу. Джентльмен как раз взял высокий и узкий бокал с шампанским с подноса официанта и подал его своей спутнице, затем взял бокал и для себя. Барни дал максимальное увеличение и навел бинокль на его уши.

Потом внимательно осмотрел обнаженные руки дамы. На них не было никаких следов или отметок, но, на его опытный взгляд, это были сильные, хорошо тренированные руки.