Закон Моисея - Эми Хармон

— Я полагал, что ты просто издевался надо мной все это время. Ты нарисовал лицо Молли Тэггард в тоннеле, и я понял, что ты каким-то образом узнал. Я понял, что ты, должно быть, видел меня на родео в ту ночь. Но ты никогда ничего не говорил и вел себя так, словно ничего не знал. Но потом я увидел стены. После смерти Кейтлин, — его взгляд мелькнул в сторону гостиной, в сторону той стены, которую ни один из нас не мог видеть с того места, где мы стояли. — Все те рисунки на стенах. Девушек. Ты нарисовал девушек! И по-прежнему ничего не говорил. Я не понимал, чего ты хочешь. Я пытался остановиться. Я хотел, чтобы люди думали, что это был ты. Но потом я увидел ее. Четвертого числа я увидел ее. В этот же день умерла Дженни, а она выглядела как Дженни. Она улыбнулась мне, как обычно улыбалась Дженни. И она была пьяна. Пьяна в стельку. В ту ночь я проследил за ней до ее дома и похитил.

Я не знал, о ком конкретно он говорил, но подозревал, что о той самой девушке, которая с июля считалась пропавшей без вести, фото которой Тэг увидел на флаере, висящем в баре в Нефи.

— А затем прошлой ночью я приехал со своим племянником на старую мельницу, он занес туда какие-то вещи, а я ждал его в фургоне и вдруг увидел, как оттуда крадучись выскальзывает Джорджия Шепард и убегает так, словно ее что-то до смерти напугало. Мы с Терренсом подъехали к ее дому, и я увидел, как вы с ней в обнимку направляетесь к тебе. Она все знает? Ты рассказал ей обо мне?

Я ждал, не понимая, чего он хочет, неуверенный, какое это имеет значение. Но у меня не было настроения вести интимные разговоры.

— И почему девушки всегда хотят быть с какими-то отбросами? Дженнифер выбирала таких. Теперь Джорджия. Я не понимаю этого.

Я снова молча ждал. Насмешка от человека, который убил несчетное количество женщин, и при этом называл меня отбросом, никак не подействовала на меня.

— Я хотел посмотреть, что замыслила Джорджия. Что вы оба замыслили. Поэтому я вернулся к мельнице после того, как Терренс высадил меня. Я не был в ней с тех пор, как она закрылась тридцать лет назад. Не было на это причин. Представь мое удивление, когда я увидел твои рисунки на стене. Молли, Сильви, Дженни и другие, еще много-много других девушек. Не знаю, как ты обо всем догадался или чего ты хочешь, но ты вернулся в Леван, в то время как я сказал тебе держаться отсюда подальше. Я предоставил тебе отличную возможность просто уехать отсюда. А ты вернулся и снова начал рисовать.

На последних словах его голос повысился от нарастающего отчаяния, словно он, и правда, считал, что я играл с ним все это время. Игра в кошки-мышки, которая, в конце концов, сломила его. Он думал, что я вернулся в Леван из-за него, и предполагал, что рисунки в мельнице были свежими, считая их новой попыткой разоблачить его. И от этой мысли он окончательно съехал с катушек.

Мне не было страшно. И это казалось очень странным. Мое сердце колотилось так, что стало трудно дышать, но то была реакция моего тела. Что же касалось разума, той части меня, что видела того, что не видели другие, то я был в порядке. Я был спокоен. Люди боялись неизвестности, но для меня это неизвестным не являлось. Смерть не пугала меня. Меня пугала мысль оставить Джорджию на милость Джейкоба Доусона. Если он считал, что она обо всем знала, то он бы ее убил.

Я мог умереть, но Джейкоб Доусон должен был умереть вместе со мной. Я не мог позволить ему жить. Даже если Илай увидел бы, как я убиваю его.

А Илай бы увидел.