Закон Моисея - Эми Хармон

Незамедлительно у меня возникла потребность рисовать, и я зло выругался, крича Тэгу бросить мне альбом и карандаш. Это было не совсем то, в чем я нуждался. И все же это лучше, чем ничего. Мои руки стали ледяными, а шея, наоборот, горела. В своей голове я наблюдал, как полоса земли становилась бледной и размытой, а вода разделилась пополам и вытянулась в две возвышающиеся стены, не оставляя не единой капли на влажной земле.

Они заставили закрасить рисунок Молли в туннеле. Департамент шерифа снабдил меня галлоном (прим. пер — примерно 3,78 л) светло-серой краски, под которой скрылась печальная правда, что дети исчезают бесследно, и мир — пугающее место. И пока я смотрел, краска начала слезать, словно невидимые руки стерли ее, снова открывая Молли, и изогнутые линии, и сверкающие глаза, и улыбку, которая, как теперь я мог заметить, была такой же, как у Тэга. Мы не замечаем очевидных фактов, пока нас не ткнут в них носом.

А затем образы начали заполнять мой разум. Все те же образы, которыми Молли насыщала меня.

— Она всегда показывает мне этот долбаный математический тест!

Мои руки замелькали, и я сделал набросок теста с именем Молли, написанным сверху ровным плавным почерком.

Тест по математике улетучился, словно Молли вырвала его из моих рук. Я не проявлял должного уважения за отметку «А» красного цвета, обведенную в кружок. По всей видимости, Тэг был не единственным членом семьи с характером. Обведенная в круг «А» превратилась в звезду. Всего лишь в простую золотую звезду, которая затем трансформировалась в ночное небо, усеянное вспыхивающими и разрывающимися звездами, словно Молли смотрела на световое шоу. Оно было настолько великолепно и насыщенно цветом, что я выругался, что в моей руке всего лишь карандаш, и попросил Тэга дать мне что-нибудь еще.

Затем Молли показала мне поля, которые выглядели в точности как те, что окружали автостраду, и я еле сдержал проклятия от разочарования. Вместо этого я зарисовал длинные золотистые колосья пшеницы, подбирая оттенок, соответствующий цвету волос Молли, в то время как она заполняла мой разум до тех пор, пока пшеница не превратилась в заросли сорняков возле бетонного тоннеля.

— Остановись! Моисей! — Тэг тряс мое плечо и хлопал меня по лицу. — Какого черта, чувак. Ты рисуешь на стенах! — где-то на фоне звучал голос Тэга. — Хотя мне насрать, что ты рисуешь на стенах.

Но связь была потеряна, и я находился в каком-то оцепенении. И был зол. Я отступил на шаг от усеянного звездами неба передо мной, размытого и затененного, и только наполовину законченного.

Я тяжело дышал, и Тэг тоже, словно он вместе со мной перешел на другую сторону и бегал в поисках своей сестры сквозь поля, которые простирались в никуда и не имели для меня абсолютно никакого смысла.

Он опустил взгляд на рисунки, которые я разбросал по полу, и начал по одному поднимать их.

— Тест по математике? С оценкой «А», обведенной в круг?

— Она красная. Оценка написана красным.

У меня не было возможности проиллюстрировать это с помощью простого карандаша.

— А это эстакада в Нефи?

Я кивнул.

— Нефи всего в часе езды от Санпит. Ты ведь знал об этом?

Я снова кивнул. И Нефи был в пятнадцати минутах севернее Левана. Все дети из Левана ездили на автобусе в школу Нефи. Это был практически один город. И я не собирался приближаться ни к одному из них. Тэг мог просить и умолять, а его обозленные зеленые глаза хоть лопнуть, но я по-прежнему не собирался обратно.

— Что насчет полей?

— Эти поля окружают эстакаду. Там есть стоянка для грузовиков, пара заправок, дешевый мотель и закусочная дальше от съезда, но это все. Это всего лишь поля и автострада, и, пожалуй, на этом все.

— А это что?

Тэг указал на стену, где мой карандаш удручающе недостоверно передал все буйство цветов и вспышек света.

Я пожал плечом.

— Фейерверк?

— Это был праздник в честь четвертого июля, — прошептал Тэг.