До последнего слова - Тамара Стоун (2019)

– Мы с ним были в одной группе по физкультуре в прошлом году, – рассказывает Кейтлин. – Но он тогда был не особо разговорчив. Не припомню, чтобы он вообще разговаривал. Он все еще заикается?

Вновь вспоминаю, как он взобрался на сцену и присел на стул. Как прокрутил гитару и сказал, что стихотворение получилось «дурацкое», и жестом предложил зрителям забросать его бумагой. Когда он пел, слова звучали отчетливо и красиво, в них не было ровным счетом ничего искаженного или уродливого. Он был прекрасен.

– Нет, больше не заикается.

И хотя Эндрю давно скрылся из вида, Кейтлин все равно кивает в ту сторону, куда он ушел.

– Вот видишь. Мы его вылечили, – с гордостью заявляет она. Мои щеки заливает краска, и, когда Кейтлин шутливо толкает меня локтем, посмеиваясь, мои ладони сжимаются в кулаки. – Недаром же говорят: «Что не убивает, делает нас сильнее!»

Я не в силах ни вздохнуть, ни пошевелиться, ни слова произнести. Поверить не могу, что она и впрямь это сказала. Понимаю, что должна защитить Эндрю, но застываю, словно вкопанная. И молчу, как и всегда.

– Да и потом, – продолжает Кейтлин, – это же было миллион лет назад. Мы были маленькими детьми. Уверена, он нас даже не помнит.

К горлу подкатывает огромный неприятный ком. Как я могла с ним так поступить? Как вообще можно так себя вести?

– Помнит, – шепотом говорю я, уходя.

* * *

Раздается последний звонок, но Кэролайн остается у своего шкафчика, и я тоже не двигаюсь с места, ожидая, пока все разойдутся по классам. Когда мы остаемся наедине, я пулей бросаюсь к ней.

– Я знаю, чем обидела Эй-Джея, – говорю я, а внутри все переворачивается. – Неудивительно, что он мне не рад и не хочет, чтобы я возвращалась в «Уголок». Что же мне делать, Кэролайн?

– Для начала, извинись, – предлагает она.

Он ни за что меня не простит. Как такое простить?

– Он, наверное, считает меня ужасным человеком.

Может, он и прав. Может, так и есть.

– Тебе нужна моя помощь?

Киваю. Кэролайн поворачивается на пятках и делает знак следовать за ней.

– Пойдем, – говорит она. – Я знаю, что делать.

Мы приходим в школьный театр, садимся на первый ряд и посвящаем целых три часа работе над одним стихотворением. Я пишу. Кэролайн слушает. Когда на меня накатывает ступор, она подсказывает мне слова, пока мы не находим то, что точнее всего выражает мою мысль. В итоге у нас получается стихотворение, в котором нет многословных извинений – скорее, в нем говорится о сожалении и втором шансе, о страхе навсегда остаться чужими и отвергнутыми, который живет в самом сердце и порой делает людей такими, какими им самим ни за что не хотелось бы стать. Стихотворение о человеке, который видит, как низко он пал, и хочет – даже жаждет! – измениться. Стать лучше.

Стихотворение, в котором я прошу впустить меня в свой круг. Прошу дать мне шанс показать всем, что в глубине души я совсем не такая, как им кажется. А может, и такая, но очень хочу измениться.

Тот самый узкий коридор

Через пятнадцать минут после начала обеда убираю все обертки в бумажный пакет, собираю мусор, отряхиваю траву со штанов.

– Мне надо забежать в библиотеку и взять одну книжку для урока по английскому, – объявляю я. – Кто со мной? – Я заранее знаю, что желающих не будет.

– Мне туда нельзя, – гордо сообщает Оливия.

Кейтлин хихикает:

– И как тебя угораздило получить запрет на вход в школьную библиотеку?

Оливия закатила глаза.

– Миссис Расмуссен застала нас с Трэвисом, когда мы целовались в отделе биографий. За тем самым углом, ну, знаете, – говорит она, рисуя в воздухе изгиб ребром ладони. – Спрячешься там – и никто тебя не видит. Что еще можно делать в таком укромном местечке? – с хохотом спрашивает она.

– Искать биографические книжки, – серьезно предполагает Хейли.