Чтобы сказать ему - Марта Кетро (2019)

Девчонка без проблем поменяла свою батарею, а Доре не повезло, ей предстояло ждать. Поэтому она даже обрадовалась, когда спутница уселась рядом с ней за столик и принялась разворачивать чизбургер. Дора наконец-то смогла рассмотреть её как следует и теперь поняла, почему обошлось без лишних разговоров – девушке едва ли исполнилось шестнадцать и она сама не очень-то хотела расспросов. У неё было прелестное юное лицо сердечком, красные губы, длиннющие чёрные волосы и довольно бесформенное тело, упакованное в объёмную куртку и широкие штаны. Дора даже огорчилась, что красота безнадёжно спрятана под слоем жира, но с другой стороны, на дороге в таком камуфляже безопасней. А лишний вес наверняка исчезнет, если путешествие продлится подольше.

Девушку звали Си, по крайней мере, она так назвалась, а переспрашивать Дора не решилась. Несколько мгновений Дора внимательно смотрела на неё, а потом потянулась через стол и сделала то, чего всегда хотелось при виде шикарных шевелюр – отвела от виска длинную чёрную прядь и медленно пропустила между пальцами. Ей было интересно узнать, каковы на ощупь такие гладкие блестящие волосы, но раньше она никогда не смела попробовать.

– Эй, я не по этим делам, тётя!

– Прости! Я тоже, – успокоила её Дора. – Но меня слишком давно интересовало, как это – иметь густые долгие волосы, которые вот так спокойно спускаются по плечам до пояса. Не пушатся, не завиваются, не секутся, а стекают и не заканчиваются. Мне-то с ними не повезло.

Девушка перестала жевать и отложила сэндвич. На лице у неё появилось странное выражение, и Дора приготовилась к взрыву.

– Смешно. Нет, правда, смешно. Я была уверена, что это самое уродливое у меня, не считая жопы и брюха. Свисают с башки чёртовы жирные змеи, ни завить, ни уложить. Моя мама знаешь какая? Тоненькая, как щепочка, я в её джинсы перестала влезать лет в десять, и длинная, ноги мне по пояс. А волосы паутиной – светлые, лёгкие и тонкие. Угораздило же её в восемнадцать потрахаться с неизвестным мексикашкой и не сделать аборт.

Дора хотела была погладить девчонку по плечу, но опомнилась и убрала руку.

– Да ладно, она наверняка ни о чём таком не думала и хотела тебя, и любит без памяти, ты для неё самая красивая девочка на свете.

– Дооооо, она всегда говорила: «Я тебя всё равно люблю», потому что кто же кроме мамы такую уродку полюбит? А насчёт «хотела» – она против абортов, вот и всё, и отказаться от ребёнка ей совесть не позволила. Она же правильная. Во всём, кроме пристрастия к мексикашкам. Да и это от большой правильности, ходила в ночлежки, чтобы помогать беженцам, приметила одного красивого бродягу, ну, и помогла от всей души.

Дора попыталась улыбнуться:

– Эти парни бывают неотразимы, моя первая любовь… – И тут у неё перехватило дыхание, потому что говорить об этом она, оказывается, до сих пор не могла.

Но девочка и не слушала.

– А имечко? Знаешь, как она меня назвала? Сиело. Сиееело, как грёбаный велосипед или китайский смартфон. Хотела мексиканское имя, которое покажет, что она нисколько не стыдится. Показала, ага. Стыдиться пришлось мне. И всё время говорила про волосы. «У моей бедняськи воиси как коньская гииива, – девочка скорчила изумительно противную рожу и отчаянно засюсюкала. – Непослушные и неудобные, как вся наша маленькая Си. Есть в кого иметь эээээ… пышную растительность. Боюсь, в двенадцать лет ей уже придётся брить ноги».

– О господи. – Дора знала эту привычную родительскую бестактность, поэтому живо представила ощущения девочки, которую обсуждают поверх её головы.