Чтобы сказать ему - Марта Кетро (2019)

– Прикинь, и моя.

Если честно, он тоже это ненавидел. Дело даже не в секретах – траву он дома не хранил, а запах табака мать впервые учуяла до того, как нашла у него в ящике пачку «Кэмел». К тому моменту она уже оторалась насчёт курения и с тех пор подбрасывала ему денег на сигареты подороже и поприличнее. Лазила она в его вещах с самого детства, когда у него и тайн никаких не было. Мать вроде как проявляла заботу, поэтому перебирала каждую вещь, рассматривала его неумелые рисунки, по поводу некоторых даже ходила к психологу: не слишком ли много насилия для пятилетнего малыша?

– Детка, почему на твоих картинках только люди с оружием, пальба, танки и боевые роботы? Пожалуйста, нарисуй для меня что-нибудь другое, знаешь – бабочек, цветочки, солнышко.

Тони покорно согласился и несколько минут сопел над листом бумаги, но как только она одобрила картинку и отвернулась, с облегчением пририсовал автоматы всем, и бабочкам, и цветам, и солнышку.

Она проверяла его тетради, пролистывала до конца, разглядывая почеркушки на полях. Исследовала карманы и читала записочки от приятелей, если он не успевал их выбросить, ежедневно проверяла телефон и отчаянно вопила, когда он поставил пароль. Тони быстро научился пользоваться стиральной машиной и сам занимался своей одеждой: мама осматривала бельё в корзине, выворачивала трусы и отпускала замечания насчёт плохо вытертой попы.

И она распоряжалась его вещами. Выбрасывала то, что считала лишним и ненужным. В четырнадцать лет он вернулся домой, увидел прибранный стол и не нашёл альбома с карточками бейсболистов.

– Я думала, ты ими больше не интересуешься, – пожала плечами мать.

Сначала Тони не поверил своим ушам, ведь карточки он собирал несколько лет, некоторые команды были полными, с самыми редкими экземплярами, в других не хватало одной-двух. Попадались даже автографы, их он выменивал, покупал, особенно дорожил теми, которые получил сам. Главайн из «Атланта Брейвз» расписался и хлопнул его по плечу, а кэтчер из «Милуоки Брюэрс» нарисовал мяч. Альбом был его единственной ценностью, и он не смог сразу поверить в утрату. Может, мать решила его наказать и просто спрятала? Или отдала кому-то. Кому? Тони был готов бежать и на коленях умолять какого-нибудь мальчишку, лишь бы вернуть карточки. Хотя бы те, с автографами. Но мама смотрела на него совершенно спокойно:

– Не будь глупым, Тони, ты уже взрослый. Ещё утром я отправила весь хлам в помойку на улице.

Он выскочил из дома и помчался к мусорному баку – пусто. Служба забрала мешок днём и увезла на переработку, альбом наверняка уже похоронен на свалке или уничтожен.

Тони ещё надеялся найти какой-нибудь номер, позвонить, вернуть, но его яростные вопли и слёзы разбивались о ледяное спокойствие матери. И тогда он впервые в жизни обозвал её сукой, а она ударила его по губам, втолкнула в комнату, неумело хлестнула ремнём, а потом заперла. Позвонить мусорщикам он так и не смог, мобильник остался в куртке, в прихожей.

Вечером вернулся отец, устроил ему выволочку за грязные слова, но не слишком сильную – он был мягким человеком и хорошо понимал горе Тони. Даже попытался потом поговорить об этом с женой, но она отказалась его слушать. У неё иногда становилось странное непроницаемое лицо, и слова отскакивали, не проникая в сознание. «Что? Что ты такое говоришь? Не понимаю и не хочу знать».

Хуже того, мать и после этого не перестала трогать вещи сына. Выбрасывала теперь реже, чаще перекладывала с место на место, и это приводило Тони в бешенство. Он будто жил в зыбком, постоянно меняющемся болоте: протягиваешь руку, чтобы взять что-нибудь с тумбочки, а там пусто. Одежда мигрирует по полкам, исчезает, обнаруживаясь в неожиданных местах, да и сам шкаф может оказаться в другом углу – мать обожала двигать мебель, насколько хватало сил. Тони бесился, а она называла его сумасшедшим и пыталась накормить своими антидепрессантами – ведь ненормально, если мальчик так нервничает по пустякам.