Надоевшая - Сашетта Котляр

— С мамой. Лицемерно улыбается и изображает заботливую сиделку, — лицо парня, севшего прямо на пол, скрестив ноги, исказила ненависть, такая яркая, что я почти посочувствовала Марине. На тоне это, впрочем, никак не отразилось. Он был бесстрастен, по всей видимости, решив разнообразия ради делать выводы после моего рассказа. — Можешь говорить, в ближайшее время тебя никто не подслушает.

— Отлично. Тогда, во-первых, не смей меня называть «своей Владой», — он дернулся, как от удара. — Ты потерял это право тогда, в заброшенном классе. Стоило сказать об этом раньше, но мне не хватало силы воли. Сейчас… хватает. Я устала бояться, устала переживать всякий ужас, и устала от всего этого, что творится вокруг меня последнее время. И я знаю, из-за чего ты это сделал. Только вот… Если ты думаешь, что это тебя оправдывает, то ты клинический идиот. Наоборот. Ты счел меня настолько тупой и неспособной о себе позаботиться, что лишил права выбора. Это хуже, чем обычное пари. Потому что предательство означало бы, что ты мне теперь никто. А это… Это означает, что ты ни в грош меня не ставишь.

— Ты собиралась рассказывать, что произошло двадцать восьмого, а не гневно меня обличать, — язвительно заметил Спайк. Как и всегда, он не поверил ни единому моему слову, без труда читая меня между строк. Злость, обиду, желание прикрыть кого-то и бессильную ярость от осознания, что я вечная жертва и никому не в состоянии помочь. То бишь, мои истинные чувства.

Невольно подумалось, что если бы я ограничилась первой фразой, он бы поверил. Скорее всего, так оно и было. Запал как обычно иссяк, и я, нервно теребя так и не снятую куртку, начала рассказывать. Пока я вещала, парень, язвительно ожигая меня странным взглядом, снял ее с меня и положил на третье, незанятое кресло, стоявшее возле громадного светло-бежевого стеллажа с книгами. Забавно, но про обувь я не забыла: она осталась в широком коридоре, на специальной подставке возле красивого деревянного комода, украшенного завитушками. Затем уселся обратно, как ни в чем не бывало. Я почему-то не сомневалась, что слушает он крайне внимательно, и рассказала все, что могла. За одним исключением. Я ни слова не сказала о том, что Виталя хотел сделать. По моей версии, в его квартире мы оказались после звонка врача. Якобы, он туда приехал, не в силах показаться Спайку и желая побыть в относительном одиночестве. А меня взял с собой потому что у него не было выбора. Не бросать же у Дениса.

Лгать было на удивление легко, и меня это изрядно пугало: раньше я бы призналась во всем, и просила бы его не трогать Виталю, уверенная, что моей просьбы достаточно. Теперь я ему отчаянно не доверяла, и предпочла обмануть. Как легко разрушить отношения между людьми… Как легко убить доверие, и как сложно потом его воскресить…

Максиму понадобилось некоторое время, чтобы переварить полученную информацию, а потом он холодно прожег меня взглядом.

— Правду, Влада. Что вы делали в его «квартире» и какого черта я не мог дозвониться ни ему, ни тебе?

— Ты звонил? — я растерялась.

— Вам обоим. И по обоим твоим телефонам. «Аппарат абонента выключен», «абонент недоступен» и прочая прелесть. Ты не умеешь врать. Тем более мне. Правду. Немедленно.

Я упрямо покачала головой. Парень тихо выругался, затем сообщил:

— Либо ты говоришь правду, либо Виталий сядет за похищение.

Я задохнулась от возмущения, и собралась было обвинить его в сволочизме, но Максим начал набирать номер, и я сдалась, понимая, что он не шутит. Чертов Белоусов как обычно был умнее, сильнее и гораздо большей сволочью, чем я. Пришлось рассказать, как есть. Выслушав и это он мрачно процедил: