Выход в свет. Внешние связи - Блэки Хол (2015)

На новом месте надо мной потешались и подшучивали все кому не лень — из-за необщительности, замкнутости, странностей и незнания элементарных вещей. Поначалу меня определили в группу умственно отсталых, но вскоре я догнала остальных детей в развитии, опровергнув прозвище ограниченной идиотки и не оправдав ожиданий тетки. Позже, вспоминая о годах, прожитых в поселке, я пришла к выводу, что тетушка специально стремилась вырастить из меня придурковатую деревенскую простушку, изъясняющуюся на пальцах, невоспитанную и дикую. Перед приездами отца она наводила блеск и лоск и заставляла выучивать коротенькие стишки, чтобы продемонстрировать прекрасное образование, получаемое на дому без посещения школы. Изредка я лазила тайком от тетки в книжный шкаф в гостиной и с великой осторожностью перелистывала толстые фолианты, боясь порвать или помять хрупкие страницы. В основном, меня интересовали картинки, но книг с иллюстрациями катастрофически не хватало.

— Каким образом вы попали в интернат?

— Когда умерла тетка.

Никогда не забуду этот день, с предельной ясностью отпечатавшийся в памяти. И до сей поры мне мнятся запахи и звуки деревенской глуши, уносящие воспоминаниями в детство. На занятиях по психологии нам объясняли, что это ощущение дежавю.

Тетка всегда гнала меня из кухни, боясь, что когда-нибудь я доберусь до ножа и прирежу ее спящей или поверну газовый вентиль, и она задохнется во сне. Мне позволяли питаться в небольшом чуланчике рядом с кухней, куда приносили еду.

За завтраком, случайно двинув локтем, я уронила чашку с чаем, и она разбилась. Как сейчас помню, смотрю растерянно на темную лужицу и крупный зеленый горох на белых осколках, а в чуланчик залетает тетка и начинает кричать, называя меня словами, набившими оскомину. С утра у нее приключилось плохое настроение, и ругательств ей показалось мало. Схватив за руку, она потащила меня в комнату, где отходила ремнем, а перед уходом заставила стоять в углу на коленях, разбитых о ступени, пока меня волокли наверх по лестнице.

Давясь рыданиями, я размазывала злые слезы по щекам. Уж не знаю, что на меня нашло, но в тот день решила — всё, хватит. Убегу. Я достаточно взрослая и могу позаботиться о себе.

В кормежке мне отказали, и тетка периодически заходила проверять, послушно ли выполняю наказание, и если обнаруживала, что сижу, пребольно таскала за волосы.

— Мерзавка, — шипела, мутыская меня, а я царапалась, сопротивляясь. Сил у женщины было немерено, и она гасила в зародыше слабое вякание. Позже, в интернате, Алик сказал, что отличительным признаком сумасшествия является сочетание немощного тела и неимоверной силищи.

— Это ты мерзавка! — крикнула я, выдираясь и отталкивая занесенную надо мной руку.

Тетка замерла с клоком вырванных волос.

— Что-о? — изумилась она, отступив.

Воспользовавшись секундным замешательством родственницы, оторопевшей от невиданной наглости, я вскочила и, не обращая внимания на боль в коленках и спине, ринулась к двери:

— Ненавижу тебя! Ненавижу! Старая гнилая ведьма!

Терять было нечего. Я знала, что тетка убьет меня, когда очнется от столбняка. Она же стояла, беззвучно открывая рот, и ее лицо наливалось багровостью. Наверное, женщину поразил мой богатый словарный запас.

— Убегу и всем расскажу, какая ты выдра! Что бьешь детей и пьешь их кровь! Черная ворона! — крича на ходу, я выскочила в коридор и быстрее ветра слетела по лестнице. Бежать к парадной двери не имело смысла — предусмотрительная карга всегда запирала ее. Но из кухни вел запасной выход, и я знала, где тетка прятала ключ. Только бы успеть, пока она не догнала меня и в ярости не переломила хребет.