Вторая смена - Лариса Романовская (2014)

– О, отличные позывные. А я тогда буду… А по фиг, на ходу решим.

Мы ржем. Немного нервно, зато хором. И дальнейшие детали обсуждаем таким же тихим хором – словно правила незнакомой интересной игры. Когда все невсамделишное, то жить дальше совсем не страшно. Особенно если вместе.

В комнате Анька без особого удовольствия возится с ко́том – дразнит его гигантским бантиком, смастряченным из пояса от моего халата и листа зеленой бумаги. Зверюга вежливо ловит игрушку лапой. У торшера почти навытяжку застыл Дима с книженцией в руках. Судя по обложке – тот самый «Светлячок» для внеклассного чтения.

– Граждане пассажиры, а не пойти бы вам на кухню? Мне надо прибраться. – Я подбираю Анькину ночнушку, начинаю отряхивать ее от шерсти. Извинившись и заложив книгу пальцем, Дима немедленно отступает к порогу, не забывая позвать за собой ко́та. Бейсик с видимым облегчением оставляет в покое бумажный бант и тоже топает на выход. Анька с порога довольно громко интересуется:

– Жень, а когда они уедут? А то у меня теперь шерсть везде и тухлой рыбой пахнет.

Кукольная жестянка стоит на письменном столе, мирно сияет своим узором.

– Дядя Дима живет в Подмосковье, сейчас вечер, все едут с работы домой. Он попадет в пробку, будет долго стоять на МКАДе. Надо подождать. Ты представляешь, как ко́ту будет тяжело ехать в тесной машине?

– У них не тесная, у них «газель», – упрямится Анька. – Она розовая, на ней тортики нарисованы, я в окно видела. Жень, я не хочу к ним на кухню. Можно я здесь останусь?

Я замираю с очередной футболкой в руках. Задумчиво смотрю на Анькину мордаху в безнадежно съехавшем платке. И потом сумбурно оживляюсь:

– У тебя косынка сбилась, опять проплешину видно. Некрасиво. Давай я парик наколдую?

Анюта пожимает плечами, наклоняет голову набок, словно собирается рассмотреть мое предложение со всех сторон. А потом срывается на радостный визг:

– А какой? А из чего?

– Да хоть из бантика. – Я отвязываю пояс от зеленого листка. – Ты какой парик хочешь? Голубой, как у Мальвины?

– А кто это? Я розовый хочу. И серебряный. И лилово-зеленый, как у феечки! Женька, а ты можешь сделать так, чтобы он цвета менял?

– Постараюсь! Ты мне лучше не мешай сейчас!

– Давай я на кухню пойду! Жень!

Я прижимаю цветную бумагу к груди. Тщательно представляю идиотский парик, похожий на сноп расплетенных капроновых мочалок. Чтобы переливался еще и цвета менял? Ой, это надо босиком работать, там не только пальцами ведьмачат!

– И пусть он еще будет малиновым! На челочке!

Дверь закрывается бесшумно, словно шепотом. Я швыряю на стол нечто, напоминающее игрушечную болонку всех цветов радуги. Потом сшибаю крышку у жестянки. Хватаю Анькину папку для тетрадей, судорожно пихаю в нее хрупкие бумажные платьица и кукольную фигурку. На ее обороте написано простенькое: «Анечке отъ мамы». В старой орфографии, как я и предполагала. В начале дарственной надписи расплылась рыжая клякса. На кукольном личике скупая старческая улыбка. Надо же, этой мамзельке сто лет с гаком, а на ощупь она как новенькая, бумага вся ведьмовством пропиталась. Жалко такое уничтожать! Научу Аньку воспроизводить рисунки по памяти. Последняя крохотная бумажка – кружевной зонтик с огромным бантом – исчезает в папке. Я щелкаю пластиковой кнопкой, запечатываю аргумент. Прихлопываю крышку коробки. Кладу папку поверх жестянки.

– Уже готово? Дай примерить! – Анька ловит меня на пороге. – Жень, ну где парик?

– Он еще не прокрасился. Сиди на кухне и жди, сейчас принесу! И тапочки надень!