Пока я здесь - Лариса Романовская (2022)

На экране моя комната, с детскими малышовыми обоями – сплошь розовые облака и радуги, на стене светильник-полумесяц, я совсем мелкая, о, я эту пижаму не помнила вообще, пока мне её в воспоминаниях не показали… Какой папа худой! И какой он… Смотрит иначе, нежно… Он на меня уже давно так не смотрит. И какая я была смешная! И чего я думала, что некрасивая? Очень милый ребенок, просто надо уши волосами закрывать, и всё!

Изображение на экране сияет, подрагивает… Становится нечётким – будто между ним и мной пар, как зимой изо рта…

Мне холодно! Будто здесь сейчас и вправду зима… Экран тускнеет, воспоминание замирает. Старик убирает руку с моей макушки.

– Ну и хватит на первый раз, молодец какая, Дым… Справилась…

Это он говорит. А мама Толли шепчет неразборчиво и, кажется, опять называет дочкой.

Я закрываю глаза. Снова хочется спать. И я засыпаю – прямо там, в погребе, мгновенно.

А просыпаюсь уже в комнате наверху, в кровати. И никакой грозы нет, в окно солнце, мокрый свежий сад. Лучи брызжут во все стороны, загораются радостными искрами – в кувшине на подоконнике, в подвесках люстры, в чём-то маленьком, остром, зелёном…

Значок в виде перевернутой капли.

По кругу буквы. Не сразу понимаю. Это мне, мой – в честь первой сдачи энергии.

Я кручу значок в пальцах, потом кладу на подоконник так, чтобы поймать в него солнце, чтобы зелёные искры улетели на потолок…

На спинке кресла висит зелёное платье в белых разводах. Длинное, с кружевным воротничком. Очень торжественное.

6

Я не знала, что праздник – это богослужение.

В доме мамы Толли собралось человек двадцать. Женщины в длинных глухих платьях, похожих на моё, мужчины в тёмно-синих костюмах. У многих на груди слева, там, где сердце, горели зелёными искрами перевёрнутые капли – капли были разного размера и, наверное, отличались по ценности.

Откуда-то, может из погреба, вынули плетёные складные стулья. Я не видела их ни вчера, когда мы убирались, ни сегодня утром, когда помогала маме Толли исправлять последствия грозы. Нет, не «исправлять», тут другое слово должно быть, но я его не знаю… Короче, мы подмели, поправили и разгладили. И цветов из сада принесли – их много ветром поломало.

Стулья выстроили рядами в гостиной, так, чтобы все сидели лицом к экрану. Возле экрана, сбоку, поставили кресло – как учительский стол.

Мама Толли посадила меня в первом ряду, сама села рядом и велела не вертеться. Но я всё равно могла разглядеть других. Мужчин было больше, среди них оказался Юра, сзади, возле двери, в таком строгом синем костюме, будто на экзамене… Я хотела ему помахать, но мама Толли придержала меня за руку.

Я вдруг поняла, что некоторых знаю – например, вот ту рыжую женщину, которая сидит с другого боку от мамы Толли. Я сперва просто заметила, что они очень здорово контрастируют. Мама Толли вся светлая – и кожа, и волосы, и платье, а женщина – загорелая, рыжая, в зелёном платье с алыми цветами… А потом я вспомнила, что видела её раньше – у Экрана, она там была в синей форменной куртке, не человек, а сплошная должность…

– А чей это праздник? В честь чего?

Мама Толли не ответила, сделалось шумно от аплодисментов. Из кухни (неужели из погреба?) пришёл тот лысый старик с белой пушистой бородой. Ему похлопали, он сел в кресло, заговорил – без особенного пафоса. Что многое сделано, и, хотя впереди ещё много работы, нельзя обесценивать прожитое и пережитое. И давайте помянем тех, кто уже исполнил свой долг до конца.