Пока я здесь - Лариса Романовская (2022)

Я хочу хлопнуть дверью ванной. А вместо этого говорю неожиданное.

– Ты в магазин сегодня не ходи, мне ничего не надо. И в аптеку не ходи.

– У нас яйца кончились, Викуш, я думала папе блинчиков на ужин нажа…

Я больше не слышу.

Я вижу.

Перекресток возле супермаркета, автобусная остановка, синие мигалки «скорой», грязюка, толпа, свет прожектора. Машина… полмашины, задняя часть. Передняя въехала в опору светофора. И люди. В машине и на земле.

На этот раз мне дают картинку без звука, как на Экране. Без звука и без слов. И у меня самой тоже нет никаких слов. Я просто знаю фразу, которую должна произнести.

«У этой дуры права всего месяц, она на телефон отвлеклась».

Я так и говорю, не понимая собственных слов. Это не я говорю, это мной говорят. Сказала и забыла. Картинка сразу погасла.

Стою на пороге ванной, обнимаю маму. Держусь за маму. А мама держит банку с протёртой чёрной смородиной.

– Ты точно не пойдёшь? Ты точно? Ты обещаешь?!

Мама клянется. Я вцепилась и не отпускаю. Мне самой страшно от того, что я творю. Как будто мне надо отреветься за всю жизнь вперёд, за ту аварию и за всё, что будет. А мама не понимает, про что я сейчас говорю, думает, что я имею в виду только летнюю аварию. А я про ту, которая будет. Не со мной.

Будет обязательно. И я не могу ничего с этим сделать. Могу только сесть на пол, схватить маму за ногу и не отпускать. Наверное, умственно отсталый Дима тоже так себя ведёт.

Я похожа на умственно отсталого.

Я похожа на Тьму.

Это мгновенная мысль. Она как разряд тока. Перестаю орать и разжимаю мамины пальцы. Но успокоиться не могу. Страшно стыдно из-за этого всего. Истерика ради истерики, чтобы потом булькать от ярости, чтобы потом это всё сдать на Экран. Вот оно какое.

Ужасно.

Или нет?

Я же для Экрана Милосердия.

Но больше рыдать не получается. Я разрешаю себя умыть, я забиваю на мытьё головы, иду к себе, ложусь и закутываюсь, пью какую-то коричневую, горькую, кислую, вязкую… Забыла слово… Влагу? Жидкость! Кажется, отвар валерианы, тьфу! А лучше бы чай с протёртой смородиной…

Мама его потом принесёт, а сейчас она просто посидит рядом. Сидит в моей комнате, у неё новая вышивка, я забыла, что моя мама вышивает, она вроде давно бросила.

Мысли путаются. Может, уйду во сне к своим?

– Викуша? Я с Мелочью схожу? А то он чего-то просится.

– Пусть папа сходит.

– Он на работе надолго. Поздно придёт. Викуша, Мелочи сильно надо, я быстренько…

Я надеюсь уснуть, пока они гуляют. Но они правда быстренько. Мама возвращается и всхлипывает – сперва слышно на лестничной площадке, потом в коридоре…

– …три «скорых». И полиция! Двоих детей насмерть, ужас… А эта, которая за рулём, я думала, её на месте убьют, она в полицейскую машину спряталась… Молодая совсем, почти как моя Вика… Ой, господи. Мне Ира Щедровицкая из первого подъезда сказала, что у этой дуры права всего месяц, она на телефон отвлеклась! Вот же… и Вика сегодня про аварию вспоминала, говорит, не ходи в магазин! Как предвидела, что ли, не знаю. Вик!

Викуша! Ты спишь?

Сплю. Без вариантов.

4

Мама верит в мой дар, папа считает это всё дуростью. Так и сказал мне на следующий вечер. Мама ещё была на работе, по четвергам её музей позже открывается и позже закрывается, она вернётся в десять.

Десять вечера – это мой обед. Или завтрак. Я теперь просыпаюсь, когда папа или мама возвращаются домой, а засыпаю, когда они оба уходят на работу. Или сперва иду в поликлинику, а потом ложусь спать. Я теперь могу засыпать, когда я дома одна. Мне так даже лучше. Я одна, и поэтому непонятно, где я – здесь или в Захолустье. А может, когда я там, тут меня вообще нет? Или тут только оболочка в отключке? Никого нет, никто меня такую не увидит и ни о чем не догадается, а Мелочь не выдаст, тем более иногда он тоже приходит в Захолустье. Не со мной, сам по себе, мы уже там встречаемся.