Когда порвется нить - Никки Эрлик (2022)

Когда отец Джека впервые услышал о том, что Джек и Хавьер поменялись нитями, он, конечно, испытал облегчение и благодарность за то, что его ребенка ждет долгая жизнь. Но в то же время пришел в ужас от поступка мальчиков. Он часами ругал Джека, потрясенный тем, что сын поставил под угрозу наследие Хантеров и пошел на такой обман. Это продолжалось до тех пор, пока Джек не напомнил отцу о рассказах дедушки Кэла о службе в армии. Дед всегда восхищался солдатским братством, верностью товарищей. Джек сообщил отцу, что Хавьер мечтал поменяться с ним местами и они так и сделали. Его отец никогда не узнает правды.

Джек знал, что отца до сих пор мучат кошмары о том, что его обман будет разоблачен и поставит под угрозу репутацию всей семьи.

– Только три человека в мире знают об этом, – снова и снова заверял его Джек. – Только я, ты и Хави. Вот и все. И никто из нас не расскажет.

Однако свет софитов все ярче освещал Кэтрин и Энтони, и отцу Джека было трудно не испытывать беспокойства. Он с ужасом ожидал того дня, когда в недалеком будущем правда неизбежно выплывет наружу.

Джек наконец-то понял, почему его воспитывали таким одиноким. Его научили заботиться о себе в надежде, что, когда придет время, Джек справится с любыми трудностями.

Сегодня Джеку оставалось только стоять в углу сцены и изображать поддержку членов семьи. Однако у него был другой план.

Джек знал: что бы он ни сделал сейчас, это не отменит его эгоистичных мотивов, побудивших его пойти на обман в июне; какие бы слова он ни произнес сегодня вечером, это не изменит его многомесячного молчания. Но, возможно, этого все же будет достаточно, чтобы выполнить обещание, данное Хавьеру.

Высокий охранник в солнцезащитных очках заглянул в комнату.

– Мистер Хантер, Джек, ваш выход.

Отец Джека встал с кресла.

– Как мой костюм? – спросил он Джека. – Не помялся?

– Нет, сэр, – сказал Джек, и удовольствие, с которым он отвечал на просьбы отца, даже такие незначительные, едва не заставило Джека отказаться от своего плана, тем более он знал, что вина отчасти ляжет и на его отца. Но он зашел слишком далеко, чтобы отступать.

В лифте Джек думал о демонстрантах у отеля, которые до сих пор скандировали свои лозунги. Он думал о митинге в августе, где человек по имени Хэнк расстался с жизнью во время протеста. И он думал о неизбежной смерти Хавьера, солдата, которым он всегда хотел быть, а ему чуть было не сломали судьбу. Когда-нибудь об этом тоже будут говорить протестующие.

У Джека была длинная нить, гораздо длиннее, чем у Хэнка или Хавьера. Самое меньшее, что он мог сделать, – это присоединиться к ним сейчас. Увидеть несправедливость и не отворачиваться. Как сказала ему та женщина, Леа. Он был так поглощен своим противостоянием с Хави, что больше ничего не видел. Но эта битва была не просто между Энтони и Джеком, Хавьером, или Хэнком, или человеком с планшетом и парнями в Нью-Йорке. Это было важнее, чем все они, вместе взятые.

Джек с отцом вышли из лифта, чтобы присоединиться к ожидающему их распорядителю сцены. Джек сунул пальцы в карман и осторожно вытащил маленькую золотую булавку с двумя переплетенными нитями. Он вертел ее в потной ладони, следуя за распорядителем по коридору, и наконец прижал к лацкану, когда его ослепили огни сцены.

Энтони готовился через несколько минут начинать приветственную речь, когда произошло нечто неожиданное.

Джек стремительно шагнул вперед, выхватил микрофон из рук дяди, шокируя всех на сцене и в зале и даже немного удивляясь самому себе. Как только микрофон оказался в его руках, все на мгновение замерло, застыло на две секунды – весь зал ждал продолжения.

Энтони, казалось, тоже ждал. И он, и Кэтрин, и отец Джека замерли в замешательстве, не зная, как реагировать. И пока все пытались осмыслить разворачивающееся перед ними действие, Джек заговорил.