Когда порвется нить - Никки Эрлик (2022)

– Похоже, что больница отказалась принять стрелка, хотя он утверждал, что вот-вот умрет.

– Я слышал, что они просто не могут позволить себе продолжать делать томографию всем на вид совершенно здоровым коротконитным.

– Интересно, смогли бы в больнице предсказать, что вот-вот случится что-то плохое, если бы знали, что зал ожидания полон людей, доживших почти до конца своей нити?

За столом на мгновение воцарилась тишина.

– Послушайте, единственные победители здесь – лоббисты оружия и их карманные политики, – произнес кто-то. – Это первый случай стрельбы в этой стране, от которого им будет очень просто откреститься: не надо винить ни оружие, ни законы, ни систему здравоохранения. Это сделал коротконитный. Виноваты нити.

– Таков наш угол зрения, – наконец вмешалась Дебора, молча слушавшая, как редакторы спорят о природе трагедии и количестве загубленных человеческих жизней, соответствующих юридическому определению.

Дебора как-то призналась Нине после третьей рюмки на праздничной вечеринке, что всякий раз, когда репортеры обсуждали стрельбу или стихийное бедствие, ее поражало, как легкомысленно они бросались словами. За три года работы журналистом, наблюдая с каждым годом все более мрачные заголовки газет, Дебора видела, как с каждым разом слова понемногу теряли вес, пока не стали едва напоминать плотные существительные и тяжелые прилагательные, которые когда-то давили на целые залы, полные людей. «Но это единственный способ продолжать работать, – подумала тогда Нина, – чтобы защитить свою душу от тяжелых ран».

– Это первый массовый расстрел при новом мировом порядке, – сказала Дебора, обращаясь ко всем собравшимся за столом. – Как это меняет ситуацию? Как это меняет нашу реакцию на происшествие?

Она встала, чтобы выйти из комнаты, но по пути к двери ненадолго обернулась.

– И пять человек погибли, – устало добавила она. – Можете называть это трагедией, черт возьми.

В тот вечер дома Нина неотрывно смотрела на открытую страницу своего ноутбука, на статью, которую ей предстояло редактировать. Но думала она о Джонатане Кларке.

Что, если Мора отправилась бы в больницу? Они часто брали напрокат велосипеды и катались вдоль реки. А если бы Мора столкнулась с такси и ее забрала бы скорая помощь? Стали бы врачи спрашивать, какая у нее нить?

Нина знала, что ее чернокожая подруга и так рискует больше других, посещая медицинские учреждения, что женщинам и чернокожим долгие годы приходилось терпеть боль несправедливости, скрывая свои мучения от окружающих. А теперь еще и это? Несправедливость мира не переставала ее поражать.

Конечно, Мора не обязана никому рассказывать о своей нити. Она могла бы солгать и сказать, что так и не открыла коробку. Но знай врачи правду, отнеслись бы они к Море иначе?

Возможно, врачи и медсестры принимали решения отчасти бессознательно, предположила Нина. Конечно, если бы врачу пришлось выбирать между спасением пациента восьми или семидесяти восьми лет, он бы сначала спас ребенка, верно? Может, и здесь было то же самое? Сначала помогали длиннонитным?

Нину приводила в ужас мысль о том, что Мору, возможно, не станут лечить просто из-за длины ее нити. Но следующий вопрос, возникший в результате длительных рассуждений, привел упорядоченный разум Нины в хаос: обращались ли с пациенткой менее внимательно из-за того, что ее нить была короткой, или нить пациентки была короткой, потому что за ней хуже ухаживали?

Похоже на самую хреновую в мире версию загадки о курице и яйце, правда?