Полиция памяти - Ёко Огава (1994)

Мой начальник отправил меня в город по делам, и я уже собиралась зайти в магазинчик канцтоваров, когда мимо проехал темно-зеленый фургон. Тяжелый кузов мотало из стороны в сторону — людей под брезентом, похоже, было битком. Прохожие и машины, уступая ему дорогу, прижимались к обочинам и ждали, чтобы он поскорее скрылся из глаз.

Я стояла, положив пальцы на ручку двери, и старалась не глядеть на фургон, но эти рукавички чуть не сами бросились мне в глаза из щели в брезентовом тенте. Я вздрогнула и впилась туда взглядом. Это были они. Вязаные, небесно-голубые. На шнурке, продетом в рукава, чтобы не потерять.

— Малыш Инуи?! — только и выдохнула я.

Я вспомнила, как тогда, в подвале, подстригала ему ноготки. Как отрезанные кусочки, мягкие и прозрачные, кружась, опадали на пол и как я держала в пальцах его гладкие ладошки, пока эти рукавички лежали рядом.

Ни лиц, ни силуэтов в той брезентовой щели было не разглядеть, и лишь рукавички эти выглядывали во внешний мир так отчаянно, что я готова была броситься за фургоном вдогонку, если бы тот уже через пару секунд не скрылся из глаз.

До меня уже доходили слухи о том, что те, кого до сих пор скрывали в домах, которые теперь обрушились или сгорели в пожаре, обречены шататься по улицам без крыши над головой. И что Тайная полиция хватает их одного за другим и увозит в свои неведомые казематы. Значит, теперь и семья Инуи угодила в их лапы? Но убедиться в том никакой возможности не было. Все, что мне оставалось, — это молиться о том, что кто-то еще подстригает их мальчику ноготки, а рукавички по-прежнему защищают его от холода.

Старик перебрался жить ко мне. Сама-то я понемногу давно уже готовилась к этому и никаких неудобств не испытывала. Тревожило меня лишь то, что после землетрясения он совсем захандрил. Хотя что тут странного? Любой, кто вот так, в одночасье, остался без крова, будет какое-то время ходить как пришибленный. Да и знать мой дом как свои пять пальцев — это одно, а жить в нем — совсем другое! К таким переменам привыкают не сразу, убеждала я себя все время.

Хотя, конечно, сам дом после землетрясения он приводил в порядок с огромным рвением. Стены здания, хвала небесам, уцелели, но внутри царил такой кавардак, что в одиночку я бы не представляла, с чего начать. Старик же восстанавливал все очень быстро — да так, что становилось даже лучше, чем прежде.

Первым делом он занялся мебелью: поднял и расставил все, что упало, отремонтировал что смог, а то, чего уже не починить, разобрал на части и сжег во дворе. Затем разгреб все завалы в комнатах, рассортировал все по кучкам, разложил по местам. Надраил воском полы. И, наконец, исцелил все покосившиеся окна и двери — включая, конечно же, крышку от люка в убежище, — так что все теперь открывалось и закрывалось как нужно.

— Ваши порезы на лице еще не зажили, — волновалась я. — Отдыхайте почаще!

— Да ну! — отозвался старик. — Заживут быстрей, если не думать о них, а заняться делом… Кстати, я тут на улице встретил соседа из дома напротив… «О, — говорит, — я смотрю, ваша экзема еще не прошла, берегите себя!»

Он рассмеялся и продолжил стучать молотком.

* * *

Эти загадочные штуковины мы со стариком обнаружили, когда прибирали в подвале.

Именно туда, в подвал, вечно складывались без разбору всякие старые вещи, и теперь, после землетрясения, там царил такой хаос, что ногу поставить некуда. Поначалу я решила воспользоваться ситуацией и повыбрасывать оттуда все ненужное. Но все, чего бы я ни коснулась, — альбомы для набросков, зубила и так далее — было тесно связано с мамой, так что затея моя провалилась чуть ли не сразу.

— Подойди-ка сюда, принцесса! — окликнул меня старик, сидя на корточках у поваленного стеллажа.