Спасения нет - Питер Гамильтон (2019)

— Это не моя пропаганда и ни хрена не мои башни! — заорала она. И сразу пожалела. — Извини. Понимаешь, утопийское общество показало нам дорогу. Теперь все это возможно и у нас — притом без идиотской идеологии омни: промышленные репликаторы и Ген 8 и нам дали такую возможность. Мы были так близко, Горацио. Я хотела бы создать что–то, чем можно гордиться: концепцию, идеологию, что–нибудь такое. На терраформированных мирах мы собирались устроить новое общество, наилучшее из возможных: капитализированную экономику изобилия для умных. Еще неделя, и мы бы начали. — Она горестно, испуганно осеклась. — А теперь все пропало. А мы с тобой спорим из–за денег и кому они достанутся.

Он обнял ее за плечи.

— Ты сама сказала, милая, человечество теперь располагает небывалыми ресурсами. Наша промышленность способна переключиться на массовое производство оружия. Нам будет чем драться с этими «кораблями избиения». А кризис сплотит нас, как ничто другое.

— С кораблями Избавления. Драться будем с кораблями Избавления. И не сплотит — потому что мы все умрем.

— Перестань! Подумай сама: желай оликсы нас убить — уже убили бы. Тут что–то другое. Может, они и постараются распихать нас всех по анабиозным камерам, но это дает нам шанс. Не скажу — большой шанс, но хоть какой–то.

— Обожаю твой оптимизм. Всегда любила.

Он на долгую минуту прижал ее к себе.

— Я бы хотел отправиться с тобой на Нашуа. Если твоя семья позволит.

— Зангари — и твоя семья.

— Да–а–а. Только бегство с Земли — самое последнее средство для всех. Не верю, что Оборона Альфа будет сидеть сложа руки.

— Они сделают все возможное. И семейный совет уже совещается. Думаю, Луи тем и занят — он ведь консультировал Юрия.

— Господи, нет ли у Энсли собственной ядерной бомбы? А то и чего покруче, насколько я его знаю. Оружие судного дня?

Гвендолин скривилась.

— Энсли Третий и прочие позаботятся, чтобы дедушка сохранял хладнокровие.

— Энсли, хладнокровно смотрящий на оликсов… За такое зрелище я заплатил бы немалые деньги. У него же насчет них настоящая паранойя. Он и в моем похищении их винил, помнишь?

Она крепче обхватила его руками.

— Не хочу вспоминать. Я думала, что тебя потеряла. И чуть не умерла.

— Тогда обошлось, и теперь обойдется.

— Хорошо бы. А никаких безумств со стороны семьи не опасайся. Энсли больше не у власти.

— Серьезно?

— Ты моих слов не повторяй, хорошо? Особенно сейчас. Но он остался только лицом «Связи» — чтобы показывать в новостях, когда нужно успокоить рынки. Уже десять лет, как правят Энсли Третий и семейный совет.

— Господи, почему?

— Энсли стал несколько неуравновешенным. Мы считаем, это от избытка омолаживающей терапии. Он испытывал самые передовые методы, хватался за все, что обещало продление жизни. У него всегда была эта мания. В детстве я немного с ним виделась, но помню, он всегда мне рассказывал, что рос с мыслью, что его поколение первым станет доживать до двухсот. Так вот, ему этого было мало. Он хотел стать первым человеком, живущим десять тысяч лет — и больше того. В этом вопросе он и до сих пор непоколебим. Ну, потратил на это миллиарды — и вернулся в двадцать пять лет — не только внешне. Ого, это результат! Только возникли проблемы с психикой. До сих пор неясно, какое действие оказывают эти методы на нейронные структуры человека и насколько это излечимо.

— Дерьмово. Многое становится понятнее.

— Может, это даже наследственное. Меня сегодня, пока ты не появился, здорово корежило. Ты, Горацио, мой семейный совет и мой успокаивающий нарк. Так что завтра займемся рассмотрением вариантов — настоящим рассмотрением. Потому что сегодня я даже при тебе не в состоянии ясно мыслить.

— Поддерживаю, аминь.

— И у тебя тоже голова не в порядке. Будто не знаешь, что я не выношу столько лука в ризотто.

— Ох… — Он перевел взгляд на доску с грудой нарубленного лука. — И верно.