Янтарные глаза - Вилма Кадлечкова (2013)

Лукас не строил никаких теорий о событиях в Латӧ. Отвращение ко всему, что напоминало об отце, было таким сильным, что в последующие семь лет он искренне пытался забыть, что Ӧссе вообще существует. Он учился на астрофизика и старался верить, что ему действительно удалось окончательно изменить направление, которое его жизни пытался задать старый профессор. Иногда он скрепя сердце пользовался знанием ӧссеина и зарабатывал переводами, чтобы было чем заплатить за девушек в ресторане, но это было временно – лишь небольшой компромисс, студенческая подработка перед тем, как он начнет зарабатывать наукой. Бывало, в его мыслях неожиданно всплывал тот или иной ӧссенский стих. Бывало, его охватывали сомнения – прежде всего в том, что у него есть хоть какой-то талант к науке.

Дипломную работу Лукас писал о теореме Энгельмана. Это была увлекательная работа, но бился он над ней долго. Ему нужно было лишь определить параметры одной из плоскостей внепространства при обычной изменчивости, то есть, по сути, ничего новаторского – и с лучшим компьютером, доступным ему в те времена, он делал это год. Вскоре Лукас понял, что Нобелевская премия ему не светит – однако если бы кто-то когда-нибудь доказал, что изменчивость Энгельмана непрерывна, а пространство Рамсфелда-Андерсона действительно трехмерно, то он бы обязательно ее получил. Это стало бы большим прорывом. Путешествовать стало бы безопасно, еще и без ӧссеан.

Интересная тема.

Конечно, он следил, что та или иная исследовательская группа публиковала о Р-А-пространстве, и составлял список публикаций за последние десять лет. Дальше всех тогда продвинулась группа ученых именно из Латӧ. Его немного удивило, что после бойни уже никто из них ничего не писал.

Он подумал, что они погибли. Но тут же выяснил, что они выжили без какого-либо ущерба – если не считать утрату ускорителя, работа над которым была их надеждой. Другое дело, что именно они, те, кто был на пороге открытия, не сделали никакой головокружительной карьеры в физике. В ту минуту, когда он сидел у терминала в читальном зале факультета астрофизики и не дыша изучал их жизненные пути, от бойни в Латӧ его отделяло шесть лет. Ничего революционного он не выяснил. Некоторые из команды нашли себе хорошо оплачиваемые должности в другом месте, пару человек выгнали за непригодность, а некоторые все еще работали по специальности, но никто из них уже не публиковал ничего существенного. У них почти не было цитирований. Лукас попытался разыскать их под предлогом написания дипломной работы, и с некоторыми даже разговаривал лично, но дело это было туманным. Даже им самим не казалось, что что-то случилось. Никакой катастрофы. Их просто покинуло вдохновение, прозорливость и талант.

Этого не хватало, чтобы Лукас начал искать какой-то заговор. Нужно быть параноиком, чтобы на основе слабого подозрения строить конспирологические теории. Но он знал об Ӧссе достаточно. Стоило появиться подозрению, что ӧссеане могут препятствовать земным исследованиям, – и он начал видеть уничтожение ускорителя в ином свете. Он не сомневался, что, услышав факты о событиях на Ганимеде, благоразумный землянин сделает единственный возможный вывод. Для саботажа с ӧссенской стороны слишком много погибших. Землянину чужда мысль, что таким огромным количеством жизней можно так просто пожертвовать из-за какого-то устройства. Любые материальные убытки всегда на втором месте. Так что никому не придет в голову видеть в этом суицидальную атаку ӧссенских ассасинов, которые попытались воспрепятствовать конкуренции в межзвездных полетах. Но Лукас мог без труда представить себе, как пять тысяч ӧссеан вполне осознанно готовятся к массовой жертве, которая должна не только ликвидировать устройство, но и перевернуть привычный порядок мира, обеспечив Аккӱтликсу власть на Земле посредством чувства вины. Да, это было абсурдно. Но ӧссеане мыслят именно так. Они могли буквально заставить бедных террористов поднять себя на воздух, чтобы добровольно стать жертвами.