Янтарные глаза - Вилма Кадлечкова (2013)

Но не потерял сознание. Но и не молчал. Позднее Лукас вспоминал поток вопросов, лишь половину которых воспринимал, а также свои собственные, столь же полубессознательные ответы. Злорадствуя, он выдал зӱрёгалу целую базу бесполезных данных о «Трисмегистосе», которую непроизвольно впитала его память, пока он искал информацию в Сети. Ӧссеанам это не пригодится – как не пригодилось и Совету. Когда речь шла о действительно важных вещах, в тумане и параличе он изо всех сил старался держаться за одну неоспоримую, ясную и совершенную истину: дело Фомальхивы его больше не касалось. Его самым частым словом было «не знаю» – это слово слов, бесформенное олицетворение неопределенности, лучший выбор: слово, лишенное резких очертаний истины, но еще не являющееся ложью. Солгать он бы не смог. Сначала ему еще казалось, что мог бы. Но в конце он уже знал, что нет.

C другой стороны, он знал и то, что зӱрёгал читать мысли не умеет. Или, по крайней мере, не способен читать сейчас и именно его. Иначе он не стал бы так настойчиво расспрашивать Лукаса о том, чего тот не может сказать.

Через неопределенное время в янтарную пустоту трёигрӱ проникли новые ощущения. Лукас осознал, что шум ветра стих и такси снижается. Затем, слегка дернувшись, оно остановилось. «Ах, прости меня, образец мудрости и добродетели, на сегодня хватит, хорош уже». Это был единственный шанс.

– Похоже, мы на конечной, зӱрёгал. Я был честен с тобой, так что, если у тебя больше нет вопросов, я уверен, ты меня извинишь, – заявил Лукас и отвел глаза.

Из неясного тумана трёигрӱ он так резко ворвался в реальный мир, что вздрогнул от испуга. В нем разлилось блаженное облегчение, такое же глубокое, как после снятия слишком тесной обуви, в которой кто-то заставил тебя ходить по холмам. Он медленно смаковал его – спешить было некуда. Он не мог сразу броситься к двери. Ни в коем случае нельзя показать, будто он сбегает.

Конечно, существовала определенная вероятность, что зӱрёгал бросится за ним с боевым кличем, обхватит его лицо руками и попытается восстановить трёигрӱ, но Лукас сомневался в этом. Ӧссеане так не делают. Они часто прибегали к насилию, причем с некоей небрежностью, но всегда с достоинством.

Зӱрёгал, как и ожидалось, соблюдал декорум.

– Нет ничего лучше честного разговора. Мы прояснили некоторые вещи, – сказал он. – Я надеюсь, ты понял, что от тебя требуется, Лӱкеас Лус, и в деле Фомальхивы будешь учитывать интересы Ӧссе. Подземелье храма Аккӱтликса не любит гостей. Понимаешь, о чем я? Всегда лучше сотрудничать добровольно, пока есть такая возможность.

На улице шел дождь. Лукас смотрел на запотевшее стекло такси и сквозь него на неясные очертания дома, в котором жил. «Разумеется, Досточтимый, как и всегда на Ӧссе, – усмехнулся он про себя. – Когда у вас заканчиваются аргументы, вы угрожаете пытками – как же этот средневековый менталитет меня бесит!» Окружающий мир казался ему странно искаженным и чуждым, он совсем не узнавал его. Даже его собственный дом казался невероятным, призрачным, нереальным, как Уррӱмаё, миражом и иллюзией. Впрочем, в этом не было ничего странного после столь напряженного трёигрӱ. Нужно было лишь подождать. Ощущение нереальности скоро пройдет.

– Если ты окажешься в подобной ситуации, будет не очень приятно, – добавил зӱрёгал в качестве объяснения, не дождавшись ответа. – Подозреваемый в преступлениях против Ӧссе может быть допрошен в соответствии с законом Аккӱтликса.

«Если у тебя, дружок, никогда не болела голова так, как у меня, то ты понятия не имеешь, что такое настоящее страдание! – со смехом подумал Лукас. – Тут бы и Аккӱтликс сжалился». Вдруг в его сознании всплыло имя, которое зӱрёгал несколько раз упомянул. Хотя он и не имел представления, что общего у него с верховным жрецом, интуиция тут же сделала на него ставку.

– Я верю, что такой праведник, как Аӧрлёмёгерль, никогда не допустит бесправия в отношении невиновных, – сказал он из чистого любопытства.