"Хорошо, что не ягуар", — успел подумать священник перед тем, как потерять сознание.

Очнулся он от боли и жжения. С трудом разлепил глаза и ужаснулся: над ним кружился рой насекомых, а в ранах на руке копошились оводы и слепни. Иштван испуганно дернулся, мухи взлетели, громким жужжанием выражая свое недовольство.

Священник с трудом приподнялся и сел, прислонившись к стволу ближайшего фикуса. Оторвал зубами полосу ткани с рубахи и, превозмогая боль, кое-как перемотал раны на руке и плече. Потом дотянулся до валявшегося на земле кувшина с мате и допил последние капли. Над его головой по-прежнему вилось облако насекомых, но отогнать его не было сил.

Немного передохнув, Иштван попробовал встать, держась за ствол. Но не успел выпрямиться, как перед глазами все поплыло, и он снова опустился на землю.

Положение было отчаянным. Солнце клонилось к закату, а до Антавары не меньше двух часов пути. Священник, пытаясь привести мысли в порядок, потряс головой.

"Ночью на запах крови сбегутся все окрестные хищники. Надо идти. Только сначала что-нибудь съем, иначе сил точно не хватит", — решил он и потянулся к оброненной суме.

Но едва проглотил кусочек вяленого мяса, как его стошнило. Тяжело дыша, он попытался встать — опять безуспешно. И Иштван сделал единственное, что мог — пополз по прорубленной тропинке обратно в сторону селения, время от времени останавливаясь и отмахиваясь от надоедливых насекомых. Взять с собой вещи сил не было, суму он бросил, а ружье оттащил на сотню эстадо, надеясь позже его найти.

Иштван полз, казалось, целую вечность, и этот путь был настоящей пыткой. Плечо горело, рука кровоточила, нестерпимо хотелось пить. Он не видел ничего, кроме узенькой тропки с торчащими тут и там корнями. Скорее, скорее, не обращая внимания на боль, усталость и это гнусное жужжание над головой! Успеет добраться до поляны — и он спасен!

Вскоре в воздухе запахло прохладой, последние лучи солнца сверкнули и погасли, вокруг стало быстро темнеть. Сколько ни вглядывался священник в чащу, но различить просвета не мог. Он знал: еще четверть часа, и невозможно будет разглядеть даже собственную руку. Отчаянно сжав зубы, он с упорством безумца продолжал ползти из последних сил. Каждый вздох давался с огромным трудом, в мозгу врывались фейерверки. Еще одно усилие, и еще… Все тело горело, ныло, каждая клеточка умоляла о покое. И наступил момент, когда силы покинули его. Уронив голову на землю, Иштван заплакал от бессилия. Он не успел.

— Амау-ута!

Вздрогнув, священник поднял голову. Послышалось? Или у него начался бред? В последней, отчаянной надежде он прохрипел:

— Я здесь!

И потерял сознание.

Первое, что ощутил Иштван — запах маисовой каши.

"Я жив?"

Он приоткрыл глаза: над ним нависал конический потолок из шкур. Антавара?

— Тихо, тихо, Амаута. Не шевелись, — послышался тихий голос Сампа Анки.

Священник попытался улыбнуться.

— Ан… ка, — прохрипел он.

Перед ним появилось обеспокоенное лицо сына вождя.

— Пожалуйста, лежи спокойно, белый брат. Ты еще совсем слаб.

Но Иштвану не терпелось все разузнать.

— Как я здесь… оказался?

— Ты охотился, и на тебя, похоже, напал ягуар.

— Это была небольшая пума, — прошептал Иштван, мысленно радуясь, что инки приняли его побег за охоту.

— Значит, повезло. Когда стало темнеть, отец обеспокоился и послал нас на поиски. Ты лежал недалеко от Стены Духов, но ни туши зверя, ни твоего ружья мы не нашли.

— Я полз к селению… Очень долго полз.

Глаза Анки округлились от удивления.

— С такими ранами… Ты очень силен, Амаута.

Но священник его уже не слышал: он спал.

Сампа Анка не отходил от друга; забросив все свои дела, он днями и ночами сидел возле его постели, пока опасность не миновала.