Иезуит - Татьяна Герман (2021)

Отец Бернардо испытывал студентов на каждом занятии.

— Совершает ли грех сын, убивающий отца ради наследства?

— Нет, ведь он желает не отцу дурного, а себе доброго, значит, поступок совершен из благих побуждений.

— Понятно. А вы что скажете, брат Стефанио?

— Мне кажется, что убить отца — грех при любом посыле.

— Вот и нет. В данном случае прав синьор Кальво. А теперь ответьте, есть ли случаи, когда позволительно говорить двусмысленно или обманывать?

— Да, если от этого зависит твоя жизнь, — вскочил Андреа.

— Да, и не только ради спасения. Думаю, в любом случае, когда есть уважительное основание скрывать истину.

— Синьор Надьо ответил верно.

И так продолжалось бесконечно.

— Грешно ли воровать нищему?

— Нет, коли не имеется других средств спастись от нужды.

— Нет, ведь по естественному праву все принадлежит всем.

— Молодцы, оба ответа верны. А могу ли я давать клятву с заднею мыслью и скрытым смыслом? Опять никто не хочет ответить, кроме братьев Стефанио и Андреа? Что ж, тогда прошу, синьор Кальво.

— Думаю, да, если нет возможности опровергнуть ваши слова.

— А вы что скажете, синьор Надьо?

— Вы можете дать такую клятву, но она должна быть так выражена, чтобы в случае иного оборота дела можно было б истолковать ее иначе и не поставить себя в затруднение.

— Это ответ человека, тонко понимающего нашу мораль.

Стефанио все чаще оказывался победителем в этих маленьких битвах. Он размышлял, слушал, усмехался и… учился. Отец Поль, тонкий знаток человеческих душ, оказался прав: иезуитская мораль на удивление подходила характеру Стефанио. Семена ложились на самую благодатную почву, и постепенно хитрость, с которой Франсуа де Романьяк когда-то интриговал при французском дворе, возвращалась — природные качества брали свое.

Отец Бернардо, ставший духовным наставником Стефанио, всячески поддерживал в подопечном приверженность иезуитской морали. Он был согласен со своим венским коллегой: ему достался на редкость способный ученик. Главное, сохранять в нем веру в догматы, не позволяя усомниться в их правильности.

Естественно, юному Андреа было тяжело тягаться с искушенным в дворцовых интригах Стефанио. Все чаще Кальво задумывался о мести.

Месяц проходил за месяцем, и Стефанио все больше приобщался к работе в ордене. Он начал служить в церкви и уже мог произносить короткие проповеди, которые сам же и готовил. Поначалу отец Бернардо помогал ему, но вскоре убедился, что подопечный и сам прекрасно справляется.

Немало времени проводил Стефанио в больницах и богадельнях. Одной из его любимых постоялиц была Элма, прежде разбитная, веселая девица, зарабатывавшая на кусок хлеба торговлей собственным телом. Жизнь обошлась с ней сурово, и сейчас сорокалетняя Элма выглядела старухой, а бледное лицо и впалые морщинистые щеки красноречиво свидетельствовали о былых излишествах. Ходила она с трудом, но по-прежнему не унывала. Стефанио нравился ее веселый нрав, насмешливое отношение ко всему на свете, и он заходил к ней при каждой возможности.

— Ого, привет, красавчик, — приветствовала его Элма. — Чем сегодня порадуешь?

— А что бы ты хотела, дорогая? — улыбался Стефанио и легонько сжимал ее шершавую руку.

Она в ответ смеялась:

— Чего бы я хотела, для того уже стара. Да и тебе, дружочек, не по сану. А когда-то я…

И Элма принималась рассказывать очередную скабрезную историю.

Римская коллегия не отличалась строгой дисциплиной, и, несмотря на физические упражнения, работу в церквях, больницах и богадельнях, у студентов оставалось время на развлечения. Членам ордена дозволялось не носить сутану, и нередко, поменяв ее на светскую одежду, Стефанио с друзьями гуляли по Риму, заходили в харчевни пропустить кружечку-другую вина и даже ночевали с девицами на постоялых дворах.