Я чуть ли не подпрыгиваю на месте, завидев знакомую картину. Ван Гог – об этом можно судить по широким мазкам и палитре цветов, – и на ней изображена церковь. Я так горжусь тем, что узнала художника, проверив себя по висящей рядом табличке («Церковь в Овере»). Но моя гордость сходит на нет, когда я понимаю: картина кажется знакомой, потому что встречается в эпизоде «Доктора Кто».

Я вспоминаю: мне было десять лет, и мы с отцом отправились в путешествие к Большому каньону, пока мама была в отъезде на конференции. Мы ехали три дня подряд, останавливаясь в мотелях и питаясь в «Макдоналдсах», не выходя из машины, с заговорщическим видом преступников. «Мамы все равно рядом нет, так что она не увидит нашу большую порцию картошки фри!» И наконец одним промозглым утром мы подъехали к живописной смотровой площадке, где от крутого обрыва нас отделял лишь хлипкий деревянный заборчик.

Каньон оказался потрясающим, захватывающим дух – здесь были уместны все слова, которыми люди обычно описывают чудеса природы. А потом, точно по мановению режиссерской руки, тучи расступились, и нашему взору предстала территория в десять раз больше, чем мы думали вначале.

Я потеряла дар речи. Долгое время мы стояли и не могли отвести глаз от оранжевых полос, пытаясь охватить всю величественность природы.

И теперь, стоя в музее, я снова испытываю то самое чувство абсолютного потрясения и ничтожности перед лицом величия.

Вскоре я оказываюсь в задних рядах экскурсионной группы, возглавляемой невысокой девушкой с шотландским акцентом. Должна быть, взрослая: на ней юбка, заправленная белая блузка и цветочный шарф, выдающий сотрудницу музея, – но выглядит не старше шестнадцати лет. Как можно вот так устроиться? Приехать из другой страны и получить работу в одном из лучших музеев Парижа в столь юном возрасте? Даже если ей не шестнадцать, она раздражающе красива – наверняка каждый день наносит солнцезащитный крем, чтобы выглядеть такой молодой, а значит, дела у нее идут неплохо.

Сама того не желая, я присоединяюсь к группе. Сначала прячусь за какой-то американской парочкой – у отца в нагрудной переноске сидит малыш – и компанией немецких ребят на вид лет четырнадцати. Потом, когда становится плохо слышно, я набираюсь наглости и шагаю рядом с экскурсоводом. Та, похоже, не возражает. Наоборот, стоит мне поравняться с ней, как она одаривает меня легкой улыбкой.

Название картины я не слышу, но саму ее вижу очень хорошо: на холсте изображена нижняя часть женского обнаженного тела. Из-под приподнятой материи виднеются раскрытые бедра, ноги расставлены в стороны, в центре – облако лобковых волос. Все остальное осталось за границами полотна – если бы женщина не изгибалась так эротично, можно было бы решить, что это труп, оставленный серийным убийцей.

– Очевидно, когда картина была впервые выставлена напоказ, ее эротичность вызвала некие споры. Но само название, L’Origine du monde, или «Происхождение мира», несет скорее символическое, нежели сексуальное значение. Курбе показывает нам не просто женские, э-э, гениталии, он демонстрирует ее лоно, буквально источник всей жизни. А теперь пройдемте к следующей картине, которая вызвала такие же, если не большие споры во время первого показа… Давайте посмотрим, сможете ли вы догадаться почему.

Она жестом подзывает нас к другой картине, где представлена совершенно унылая сцена: женщина сидит за столиком кафе и смотрит в свой бокал. Рядом на скамье расположился мужчина. Импрессионистские мазки делают его лицо мертвенно-бледным, как у клоуна-зомби.

– Эта картина вызвала возмущение, сравнимое с тем, как если бы сегодня… Дисней выпустил фильм Квентина Тарантино.

Над шуткой смеется лишь один из немецких парней.