Неожиданно мать! - Ксюша Левина

Соня взяла трубку не сразу, голос у нее был сонный.

— Н-да…

— Соня! Блин! Он кричит…

— Уже сдалась?

— Нет! Я хочу набраться сил и ехать биться за Серегу!

— А когда Сереге будет — сочный зевок, — четыре месяца и он будет гундеть, ты что скажешь? Кому его вернешь?

— Ар-р-р! Вы где вообще!?

— На, — зевок, — свидании. Эй! Отдай одеяло… — послышались звуки битвы за одеяло и смеха. — Ладно мы это… пора мне.

Моте казалось, что у нее нагло отнимают драгоценное время!

В какой-то момент Гриша устал и вырубился у нее на плече, было уже четыре часа дня и у Моти не осталось сил стоять.

Она осторожно села в подвешенное к потолку кресло, откинулась в нем и выдохнула. Гриша удовлетворенно распластался по Мотиной груди, как по шезлонгу. Из его рта бежали слюни и футболка промокла, став липкой.

Определенно, хохочущий Гриша, которого можно отдать как только он загундит — прикольнее, чем вот этот сумасшедший человек со слюнями.

«А что же там мой Серега?» — подумала Мотя и достала телефон.

Все что она могла, это набраться смелости и написать… Роману. Печально это, но Мотя не додумалась взять номера Нины или Олега, и тем более Гены.

Если бы была точно уверена, что ребенка вернули в больницу — писала бы туда, но увы, если никто ничего не спросил (только выговорили, что ушла за десять минут до конца смены), значит Роман приходил в день выписки Сереги и забирал его вполне законно. Хоть и не своими силами.

Мотя перевела дух:

— Ну… давай Мотя! Хватит тут… как говорила бабуля — глаза боятся, а руки делают!

И отправила сообщение, испуганно покосившись при этом на Гришу, который будто бы завозился.

«Привет! Это Мотя. Я хотела спросить, как там Сережа?»

Роман прочитал сообщение почти сразу же. И у Моти сжалось сердце в ожидании ответа.

«Привет. Пока с нами».

И фото. Малыш, в новом костюмчике, Нина держит бутылку, а Серега держит щеки, злобно глядя на свою кормилицу.

Мотя почувствовала, как щекочет в горле и слезы скапливаются в глазах.

Она до ужаса хотела… туда. Забрать у Нины бутылку и самостоятельно кормить своего Серегу. Жуткая ревность так сильно схватила за нутро, что Мотя даже поежилась, до того ей было неуютно.

«Надолго?»

Она ждала ответа, но его все не было. Тогда Мотя не нашла ничего лучше, как сфотографировать себя с висящим на груди Гришей. Его лысая, только-только начавшая обрастать волосами, башка торчала на фото, как шар для боулинга.

«Прекрати воровать детей!»

Мотя еле сдержала нервный смех, чтобы не спугнуть сон Гриши.

И стала думать над ответом. В ее голове понемногу формировался план и на секунду даже пришло облегчение.

Семнадцатая. Хитрюга-варюга

— Кто такой малышка? Кто Гришка-Малышка? Чьи щеки? Чей носик? Кто малышка? Агу? Агу?

— Лев, она сошла с ума… — услышала Мотя у себя над головой и тут же сорвалась с места, чтобы вручить матери ее чадо.

— Господибожемой, Соня! Твою ж мать, наконец то! — выпалила Мотя. — Он у тебя вообще не спит! Просто… двадцать минут сна — сорок минут издевательства! Это как вообще!?

— Ну не знаю… Обычно, — вздохнула Соня и потянулась к сыну.

— Привет! Ну что? Вразумил эту дурную женщину? А?

Гриша в ответ пустил порцию слюней, отбил копытами радостный младенческий твист и взвизгнул.

— Привет, поросенок, — произнес Лев и тут же забрал ребенка у Сони, на что она пожала плечами.

— Ну как «свидание»? Выспались? — вздернула бровь Мотя.

— О-о… это было прекрасно, — выдохнула Соня и упала на диван. — Мне бы еще пару суток… Как ты? Сильна?

— Не-ет! Забирайте своего Гришу! Мой Серега не такой!

— Моть. Все Сереги такие. Все Гриши такие. Дети — это сложно, дорого и долго.

— Чего вы все тогда рожаете?