Пора выбирать - Макар Авдеев (2019)

Даня определённо был сегодня в ударе. Он устроил импровизированный стендап, выстёбывая и подкалывая проходящих мимо полицейских под смех ребят. Захар с досадой отметил, что Маша смотрит на Даню горящими глазами. Хотя ему тоже «выступление» Дани понравилось, да и так называемые «стражи порядка» получали по заслугам. Но сам Захар бы не осмелился так себя вести. Ему импонировали смелость и чувство юмора Дани. И не импонировали его нахальство и грубость. С другой стороны, если бы все люди на Земле стали такими, как Захар, смелыми, но не нахальными, было бы не интересно. Так что люди нужны разные, и сочетающие в себе смелость и наглость, и даже вовсе не обладающие ни одним из этих качеств. Ведь ценности, которые разделяет человек, важнее обоих из них.

Алиса быстро сбегала в магазин, купила продуктов, но полицейские еду задержанным передавать отказывались. Никакой информации о том, на какой срок задержаны Макс и Дима, не сообщали. Один эшник сказал, что Максу будут «шить уголовку». Даня стал подходить к случайным людям, по каким-то своим делам приходившим в полицейский участок (допустим, написать заявление), и спрашивать, за что задержали его друзей, когда их отпустят, и почему им не разрешают передать еду. Привлекать внимание общественности в случае полицейского произвола очень важно.

Другой эшник незаметно пристроился в углу приёмной и стал снимать оппозиционеров на ручную камеру. Даня подошёл к нему и поинтересовался, кто он такой и чем занимается в данный момент. Тот не ответил. Вообще на него взглянуть без жалости было невозможно, если абстрагироваться от того, что он идеологический противник. Эшник был помоложе, чем тот «крепыш» в штабе, лет двадцать пять или тридцать. Фигура нескладная, в каком-то старом пожелтевшем свитере, даже видеокамера у него устарела лет на семь. Уставший, помятый, синяки под глазами. Весь его «видон», неказистый, аморфный, навевал у Захара ассоциацию со словом «амёба», или словом «одноклеточное». Захар вспомнил, как папа рассказывал, что когда оформлял в тогда ещё милиции разрешение на охотничье ружьё, то видел, в каких бесчеловечных условиях заставляют работать ментов. И что по своей воле согласиться в таких условиях находиться – всё равно, что признать, что ты «мусор», как иногда брезгливо обзывали «блюстителей порядка» в народе…

– Вот скажи, тебе самому нравится такая работа? – без сарказма обратился к «оператору» Даня. – Молодой парень, вся жизнь впереди. А ты стоишь тут и занимаешься какой-то ерундой. На камеру нас записываешь… скажи, ты всерьёз думаешь, что вот эта безобидная девочка, – Даня показал на Дашу, девушку Макса, – может быть опасной экстремисткой? Или вот эта? – он показал на Злату.

Парень что-то невнятно пробормотал и пожал плечами, мол, что поделать, не мы такие, жизнь такая.

Добившись наконец от дежурного злосчастной бумаги, ребята устроили пикет у дверей отделения. Написав на листе А4: «Нас не запугать!», по очереди держали его в руках, высоко подняв над головой. По очереди, потому что, во-первых, было холодно, во-вторых, долго стоять с поднятыми руками тяжело. На другом листе написали: «Соблюдайте свои законы», и сфотографировали эту надпись внутри на фоне дежурки.

Когда настала очередь Захара, он тоже взял плакат и поднял его повыше, чтобы было хорошо видно, в том числе Максу, который выглядывал из окна. Примерно через минуту руки стали наливаться свинцом. Но опустить плакат – ни за что! Захар вспомнил поэта Александра Бывшева, на которого завели пять уголовных дел, лишили работы и элементарных средств к существованию за стихи с критикой власти. Нет, надо стоять, хотя бы ради него!

– Руки скоро устанут, – цинично «предостерёг» проходивший мимо полицейский, работавший в этом участке.