Лепестки на ветру - Мэри Патни (1989)

— Если вам будет от этого легче, — сказал, заметив состояние товарища, Андревиль, — знайте: все, кто тогда присоединился к Наполеону, погибли. Остается надеяться, что смерть им выпала лютая.

— Остается надеяться, — прохрипел Рейф.

Он рисовал себе картины гибели подонков то на медленном огне у испанских партизан, то от гангрены на десятый день после раны в живот, то от обморожения в ледяных пустынях России.

Но видения помогали мало.

Рейф усилием воли заставил себя собраться. Если бы он этого не сделал, то сошел бы с ума.

Андревиль вернулся в свой угол и опустился на солому. Темные тени легли у него под глазами. Роберта словно выпотрошили. Если он тоже любил Марго, рассказ стоил ему нечеловеческих усилий.

— Надеюсь, на этом злоключения закончились, — сказал Рейф, немного успокоившись.

— Да, если не считать несколько затруднительного положения, в которое попал я. Едва ли я мог бросить Мегги во Франции одну, но у меня были дела, требующие моего присутствия на континенте. Я объяснил ситуацию Мегги, и она предложила мне взять ее с собой, поскольку в Англии у нее никого не осталось. Так я и поступил. Снял в Париже квартиру. Мы оба светловолосые, так что я представил ее своей овдовевшей сестрой. Для всех она стала Маргаритой, но для меня — Мегги, поскольку Марго Эштон она не хотела больше быть.

Забыв о поврежденной руке, Андревиль тряхнул ею и тут же сморщился от боли.

— Еще на пути в Париж я сделал ей предложение. Став моей женой, она могла бы чувствовать себя более защищенной во всех отношениях, получила бы имя, титул и деньги. Случись со мной что-нибудь, у Марго осталось бы немалое наследство.

— Значит, вы муж и жена? — спросил Рейф, едва ворочая пересохшим языком.

— Нет, она отказалась, сославшись на то, что не хотела бы выходить замуж только под давлением неприятных обстоятельств. Вместо этого Марго предложила стать моей любовницей, если я захочу.

Вот, значит, как все началось.

— Не представляю, как после всего она могла допустить к себе мужчину.

— Я тоже удивился, но Марго сказала, что хочет стереть из памяти страшные воспоминания. Колебания по этому поводу были своего рода пережитком среды, из которой я вышел, но все-таки я согласился. Мне было только двадцать лет, и жениться я пока не собирался, но от подобного предложения, тем более если оно исходит от такой женщины, как Мегги, как вы понимаете, может отказаться только последний дурак.

Рейфа не ввел в заблуждение легкий тон, которым Андревиль поведал историю о начале их связи. Кэндовер понимал, сколько терпения и нежности надо было проявить, чтобы помочь ей преодолеть страх и отвращение, дабы стереть из памяти страшный опыт и превратить Марго в ту страстную женщину, которую Рейфу довелось не так давно узнать. Рейф чувствовал к Роберту искреннюю благодарность. Хорошо, что рядом с Марго находился такой мужчина. И тут же поймал себя на мысли, что и в этом он, Рейф, оказался не на высоте: когда она больше всего в нем нуждалась, его рядом не было.

Чувствуя потребность дать понять Роберту, что по достоинству оценил все то, что тот сделал для Марго, Рейф сказал:

— Ей посчастливилось, что в трудную минуту вы были рядом с ней.

— Посчастливилось нам обоим, — ответил Андревиль, предостерегающе подняв левую руку ладонью вверх. — Мы стали работать вместе. Мне приходилось проводить много времени в разъездах, порой пропадать на целый месяц. Я путешествовал вместе с войсками, пересекал Ла-Манш с контрабандистами, совершал много других весьма рискованных поступков, которые в молодости кажутся нам великими приключениями, — Андревиль невесело усмехнулся, — но годам к тридцати то, что манило меня загадочным блеском, как и всякого ребенка, выросшего в добропорядочной английской семье, поутратило яркость и даже набило оскомину.