Девушка с юга - Камбаралы Бобулов (1964)

— Гулкуш, ты что стоишь?! — накинулся он на меня. — Беги по айылу и оповещай всех о нашей радости. И проси у каждого суюнчи[3]. С них тоже причитается. Беги, дочка, беги.

Я была уже во дворе, а он все кричал мне вдогонку:

— Обегай все дома! Скажи, что мама родила мальчика! Пусть все знают, что у меня теперь есть сын.

Я не чувствовала земли под ногами. «Суюнчи! Мама родила мальчика!» — задыхаясь, повторяла я в каждом доме. Люди улыбались мне в ответ и сочувственно произносили: «Да будет так, как ты говоришь. Твой отец, бедняжка, все время жаловался, что у него нет сына. Пусть теперь он порадуется». И давали мне деньги.

Вот я обежала уже все дома и очутилась на краю айыла. По дороге ехал старик на ослике. Я — к нему.

— Дедушка!

Он остановился.

— Что, доченька?

— Суюнчи! Мама родила мальчика, — выпалила я, ничуть не стесняясь.

— Вот хорошо‚ — оказал старик и погладил меня по голове. — Надо дать, надо дать. — Он порылся в кармане и вытащил пять рублей. — Чья ты дочка?

Я бойко ответила:

— Калмурзы.

— Калмурзы, Калмурзы, — старался припомнить старик. — Кажется, я его знаю. Передай родителям, что и я рад за них. Пусть мальчик вырастет умным и здоровым.

Ослик снова засеменил по дороге. А я побежала домой, не ведая того, сколько слез принесет мне мой брат, о рождении которого я сейчас с таким восторгом всех оповещала. В этом, правда, не только он был повинен.

Много людей пришло к нам на торжество. Старца Арзымата, который нарек новорожденного Туратбеком, отец одарил большим тулупом. Туратбек, Туратбек, Туратбек... С тех пор это имя стало самым любимым и дорогим в нашем доме. Туратбек стал кумиром: все жили им. Что я и моя сестренка?! Существовал на свете только Туратбек.

В три месяца мой братишка улыбнулся. И счастливый отец оповестил об этом весь айыл. В десять месяцев он сделал свой первый шаг. И об этом все узнали. «Уже ходит, уже ходит», — говорили мы всем. Отец помчался в районный центр и привез сыну красивейшую одежду. А что было, когда Туратбек выговорил «а-та!». В честь этого зарезали овцу. Отец, встречаясь с односельчанами, только и твердил: «Представляете, мой сын уже назвал меня атой».

Все лучшее, что было в доме, предназначалось Туратбеку: еда, постель, одежда... На улице пасмурно — в доме переполох: «Как бы Туратбек не простыл». Ярко светит солнце — опять же переполох: «Как бы Туратбек не перегрелся». Делалось все, что он захочет. Я и сестренка будто бы и не существовали.

Однажды мама уехала гостить к своим родственникам. Я пришла из школы, прибрала в доме, вымыла посуду. Туратбек гулял на улице. Но вот он прибежал весь в грязи, босой, с какой-то палкой, которая заменяла ему лошадь, и с гиканьем пронесся по комнатам, опрокидывая вещи. От моей уборки не осталось и следа. Туратбек же высунул язык и начал кривляться. Я не стерпела:

— Пока цел, вон отсюда!

Но он и глазом, как говорят, не моргнул. Больше того! Он, чтобы досадить мне, повалился в верхней одежде на чистую кошму и несколько раз перевернулся на ней. Потом принялся колотить по ней грязными ногами. Он явно издевался. Что было делать? Я схватила его за уши и потащила к двери. Он рассвирепел, стал отбиваться ногами, а руками вцепился мне в волосы, я повалила его на пол.

— Вон из дому!

— Ишь чего захотела, — дразнился он.

— Говорю, вон из дому!

— Сама вон! — орал он.

Он был младше меня на шесть лет, но справиться с ним я не могла. Он это чувствовал.

— Я расскажу все маме — сказала я сквозь слезы.

— Рассказывай — равнодушно произнес он. И угрожающе: — Я тоже расскажу.

— Что же ты расскажешь?

— А то, как ты играла с мальчиками, — ухмыльнулся он.