Любимая для Грома - Надежда Борзакова

Что бы ни случилось в дурацком номере отеля и что бы ни было потом, это стоит поставленной цели.

Ванна, массаж, маски, скрабы. Я едва замечала последовательность процедур и ощущения от них. В голове тикал обратный отсчет. Восемь, семь, шесть, пять, четыре, три…

Прическа, макияж.

Привезенный для ночи наряд. Черное кружевное белье, пояс, чулки, туфли на шпильке. Платье… Тоже черное, изящно подчеркивающее то, что совсем недавно было красивой и стройной фигурой, а теперь практически превратилось в обтянутые кожей кости.

- Вы изумительно выглядите, - стилисты вертелись вокруг, рассыпаясь комплиментами перед настолько богатой клиенткой, - Особенный день, да?

- Да, особенный, - я улыбнулась.

Похожая на гримасу улыбка вышла пугающей настолько, что в глазах девушек мелькнула растерянность и даже страх. Побоялись, что не то сказали, видимо, а понять, в чем именно дело не могли. Жена опального бизнесмена разве не должна радоваться, что не осталась у разбитого корыта, а обрела нового покровителя? Уйду, гадать скорее всего будут развелись ли мы уже с Власом или нет и как долго я «с новым». Завидовать, не могучи представить, что завидовать нечему.

Татуировка горела на плече. Бог Грома, знак банды. Той, которой больше нет.

Пальто, холодные, по-зимнему холодный воздух вечерней улицы и удушливый, хоть и «дорогой» -в черном Беркутовском «лексусе».

Это просто тело. Между ног у меня нет ничего важнее жизни. Я закрою глаза и просто представлю, что это происходит не со мной.

Шикарный отель. Гулкий стук моих каблуков по мраморному полу. Плавно и быстро взлетевший на самый верх лифт. Пятеро охранников возле президентского люкса. Они, не стесняясь, смотрели на меня как на кусок мяса на рынке. Беркуту бы поработать над персоналом.

Номер размером с футбольное поле. Аляпистый, безвкусный, как бывает, когда каждая, даже самая мелкая деталь истошно вопит о своей немалой стоимости.

В спальне гигантская кровать, застеленная белыми простынями.

- Ну, здравствуй, Ева, - Беркут словно из ниоткуда возник, заставив вздрогнуть.

Одетый в белую рубашку с расстегнутым воротом и черные брюки, он держал в руках бокал виски.

- Добрый вечер, - голос звенел, как хрусталь.

- Выпьешь?

Я отрицательно качнула головой и тут же об это пожалела. Напиться было очень кстати.

Беркуту, конечно же, на мой ответ было плевать. Он вышел, потом вернулся с двумя бокалами и бутылкой шампанского.

- Ты у меня умница, что мало пьешь, но надо ж развод отметить и начало новой жизни? Надо!

Откупорил, налил. Один подал мне. С громким звоном зацепил своим так, что несколько капель выплеснулись на пальцы. Я поднесла бокал к губам, отпила. Горло сразу обожгло, как и голодный желудок. Зато дрожь, успевшая стать частью меня за эти дни, слегка отступила. Я залпом осушила бокал и из глаз едва не брызнули слезы.

- Напиться не выйдет, девочка, - он забрал из моих пальцев бокал. - В нашем милом кино ты должна быть живой и отзывчивой.

Он махнул рукой, и я увидела примостившуюся на туалетном столике камеру.

- Каком кино? - обомлела я.

В пристальном волчьем взгляде Беркута было жестокое глумливое предвкушение. И похоть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Для твоего любимого королевича, конечно же. Не могу же я оставить его без удовольствия посмотреть, как прошло наше свидание.

Он включил камеру, медленно прошелся к кровати. Развязно развалился на краю и сказал:

- Раздевайся.

Вот сейчас это случится. Все бахвальство, вся уверенность в том, что я смогу схлынули, как море с берега в отлив. Физический ужас женщины перед надругательством сковал меня всю, вгоняя в панику.

- Чего же ты ждешь, девочка? - глумился он, пожирая меня волчьим взглядом.