Беспощадный рай - Джей Джессинжер

— Нет. Просто ты так делаешь, когда не можешь решить, хочешь разбить что-нибудь о мою голову или поцеловать.

Тяжесть его эго могла бы привести к коллапсу целые солнечные системы.

— Мы уже сто раз это обсуждали. Я не хочу целовать тебя.

— Я знаю, что ты не видишь мое лицо, но сейчас на нем выражение крайнего неудовольствия. Мы же договорились не лгать, забыла?

Мне хочется разорвать этого гребаного пони-единорога в клочья. Зубами. И отправить одному самодовольному ублюдку видео этого.

— Если я когда-нибудь и поцелую тебя, то только дабы удовлетворить болезненное любопытство о том, каково разочарование на вкус.

Он покатывается со смеху.

Это так неожиданно, что я просто сижу и слушаю его какое-то время, не только наслаждаясь этими звуками, но и не понимая происходящего.

— Почему тебе нравится, когда я говорю такие вещи?

Он все еще хихикает, когда отвечает:

— Потому что никто другой не смеет.

Как и многое другое, наличие у него чувства юмора становится сюрпризом. Безусловно, у него раздутое самомнение, но он может и посмеяться над собой. И, стоит признать, его манеры весьма хороши.

Он умудренный опытом, умный и — для безжалостного убийцы с репутацией крайнего насильника — обладает неслыханным самоконтролем.

Мой отец никогда не отказывал себе в женщине, если хотел ее.

Если она будет сопротивляться, он бы посмеялся, а потом взял ее. О его аппетитах ходят легенды. Так же как и о его вспыльчивом нраве и его исключительной чувствительности ко всему, что можно истолковать как оскорбление: он перерезал глотку своему собственному портному за предположение, что, возможно, придется перешить пальто, немного увеличив размер.

А этот мужчина реагирует на мои оскорбления смехом.

Он спокойно принимает мой отказ целоваться с ним. Он и пальцем меня не тронул, хотя его желание уложить меня на лопатки было более чем очевидным.

Он сдержал свое слово не причинять мне вреда и отпустить меня, хотя держать меня в плену ему было чрезвычайно выгодно. Без всяких сомнений, мой отец дорого заплатил бы за мое благополучное возвращение (хотя бы потому, что того требовала честь семьи).

Будь я менее осведомленной, я охарактеризовала Киллиана Блэка как джентльмена.

Красивый, опасный, необычный джентльмен, способный прожечь дыры в женском теле жаром своих глаз.

— Ой-ой, она задумалась. Хорошо это не заканчивается, — хмыкает он. Его тон мягкий и дразнящий. Нежный и теплый.

Меня поражает невероятная мысль, что у Киллиана Блэка есть мягкая сторона.

— Я тебя не понимаю, — выпаливаю я.

— Но хочешь. — Его голос становится еще мягче.

— Да, — от ужаса, согласие срывается с моих губ, но я «переобуваюсь» так быстро, как только могу. — Нет!

Мы мгновение молчим, пока я не бормочу:

— Не знаю. — От раздражения я закрываю глаза и делаю вдох. — По правде говоря, да, но я не хочу это признавать, потому что тогда мне придется любить себя еще меньше. Так я стану чувствовать, что иду против того, за что выступаю.

— Потому что?..

— Из-за того, кто ты есть. Кем ты являешься. Что ты делаешь. Все это.

В очередной паузе я ощущаю, что он не знает, как поступить. Киллиан борется с собой из-за чего-то, но я не знаю, из-за чего. Затем в трубке раздается его хриплый голос:

— А что, если я не тот, за кого ты меня принимаешь, милая?

— Но ты именно тот. — Мой ответ последовал незамедлительно.

— Представим, что нет, — дожимает меня он. Его тон мягкий, но напряженный.

— Окей. Если мы отправляемся в страну фантазий, я подыграю. Если бы ты не был тем, кто ты есть, я бы... ну, я бы...