Осенние - Ульяна Каршева (2014)

Усевшись на кровати: подбородком в колени, плечи укрыты одеялом — я смотрела на робко трогающие оконную раму, ещё несмелые солнечные лучи и, сама себе не веря, улыбалась собственному счастью. Голос разума откуда-то изнутри бубнил, что основная характеристика осени — изменчивость, а значит — от мужчины-осени можно ожидать чего угодно, но внутренняя же счастливая дурёха возражала, что всегда останется вчерашний день, а ещё вчерашний вечер, когда, перед тем как расстаться, Костя у подъезда договорился со мной о коротких встречах во время рабочего дня. Значит, впереди у меня что-то есть? Даже со своенравным мужчиной-осенью?

В темпе готовясь к выходу из дома, я размышляла о вчерашнем странном, но волнующем празднике, о непредсказуемости человека, с которым провела вечер. В памяти осталась ярко-пёстрая осенняя роскошь, летящая сумасшедшей метелью. И я неловко улыбалась, очень боясь, что всё это ненадолго…

Мама подоспела в прихожую, когда я поспешно натягивала куртку.

— Ты куда? — удивилась она. — Ты же теперь дистанционно работаешь!

— Вот поэтому я теперь буду до обеда гулять, — не совсем логично заявила я.

— Тогда хлеб принести сегодня — тебе. — Вот моя мама умеет логичные выводы из данной информации делать. — И закрыла за мной дверь с привычным: — Счастливо, дочь!

Утро солнечное, но холодное. Прикинув обстоятельства, я не стала покупать мороженое, а взяла два грейпфрута и булочку. Грейпфруты взяла не оттого, что уж очень хотелось, а потому, что цвет кожуры бросился в глаза — оранжевый, с багряными подпалинами, будто перезагоравший на солнце.

Подъезжала к рабочей остановке, когда позвонил Костя и сказал, что скоро будет. Я ответила, что выхожу. Выскочив из троллейбуса, помчалась в сквер с другой его стороны: идти под окнами родной конторы совсем не хотелось. Заметят ещё, прибегут любопытствовать. В сквере-то ладно. Там торец без окон… Сначала сидела на облюбованной скамеечке одна. Потом меня заметили голуби и, спланировав откуда-то сверху неспешными, красивыми кругами, принялись оживлённо гулить, подбирая брошенные крошки.

А потом появился Костя. Он почти ворвался в сквер, шагая широко и целеустремлённо — абсолютная противоположность тому себе, недавнему, который ходил с трудом и часто замедлял шаг, чтобы отдышаться.

— Привет! — напористо сказал он.

Прежде чем сесть, вывалил мне на руки (еле успела подставить!) охапку необычно длинных и крупных бархатцев. Открыв рот от восторга, я разглядывала совершенно роскошный цвет — будто продёрнутый тончайшей золотистой нитью, мерцающий коричневый бархат приглушённо-огненных оттенков. Господи, с какой клумбы он это богатство надрал?!

— Спасибо, — не в силах перестать улыбаться, пролепетала я и уткнулась в мокрый от росы (точно — с клумбы!) бархатный бутон вдохнуть тревожно горечный запах осени и опавшей листвы.

— Тебе нравится? — снисходительно спросил он.

Вопрос задал риторически. И потому, что видел мою радость — и был доволен сам. И потому, что он уже переключился на другое занятие. Ещё когда Костя подходил к скамейке, я успела перехватить его цепкий взгляд на прозрачный продуктовый пакетик с грейпфрутами. Сейчас, нисколько не сомневаясь, он развязал концы пакетика и, быстро очистив одну «бомбошку», осторожно разломил её на части.

Я засмеялась. Видеть блаженство на лице мужчины-осени — это зрелище, достойное богов!.. А Костя с таким предвкушением разглядывал сочные, лопнувшие от разлома дольки, истекающие соком, что я не выдержала:

— И мне! И мне!

Засмеялся и он — и передал мне мясистый ломтик тёмно-розовой спелости. Пришлось вытащить пачку салфеток: сок стекал по пальцам так энергично, что они быстро стали липкими.