Осенние - Ульяна Каршева (2014)

Дверцу машины открыл и кивнул. Я залезла в салон. Он обошёл машину и сел рядом. Впервые так галантен. Или это не галантность?

Он посидел, глядя в окно перед собой. Пару раз вздрогнул, словно пытался начать разговор, но не представлял, с чего его начинать… Снова помолчал и посмотрел на меня.

Да что случилось?

— У меня к тебе вопрос, — медлительно, наконец, заговорил Женя. — Алёна, прости за прямое вмешательство, но ты что-нибудь делала, чтобы этот Константин не умер?

Он меня буквально оглушил. Я почувствовала, что холодею от страха.

— Почему ты об этом спрашиваешь?! Что-то ещё случилось?!

— Алёна, не пугайся! — бесстрастно сказал он. — Я проследил за судьбой пятерых из тех, кого ты нарисовала автописьмом. Только первого пропустил — но ты и сама понимаешь, почему. Мы тогда ещё не знали, что происходит. Но те пятеро точно погибли в течение суток. Кто в первые же часы, кто — позже. Но Константин выжил. Мне кажется, ты что-то сделала.

От сердца отлегло, но тревога осталась, потому что я помнила о его пальцах, выстукивающих нервную дробь. Заглянув во внешне безразличные Женькины глаза, я решилась открыться.

— Да, сделала. Я переписывала его портрет несколько раз, пока глаз не стал живым. И решила, что буду ходить все воскресенья на Арбат и помогать тем, кто… — Я задохнулась, изо всех сил не желая говорить о смерти, и с трудом нашла замену: — Кто в этом будет нуждаться.

— Трудно было — переписывать?

— Трудно, — призналась я. — Но, мне кажется, потому, что первый рисунок оставался у его брата. Правда, поручиться за это не могу.

— Сколько портретов получилось?

— Штук семь.

— И как ты это делала?

— Ну… Закрашивала глаз, чтобы не вытек. Ластиком убирала шрам.

— Трудно было?

— Было. Всё возвращалось.

Отвечать было легко: наконец-то есть с кем почти профессионально поговорить о том, что меня беспокоит.

— Думаешь, было бы легче, если бы первоначальный портрет оставался у тебя?

— Думаю — да. — И тут я заметила, что Женька выглядит странно похудевшим и побледневшим. — Женя, а ты что? — И осеклась, сообразив. — У тебя…

После молчания он всё-таки отозвался:

— Да, у меня… Прорыв. — Он ссутулился. — Когда я узнал о твоём автописьме, долго не мог принять тот факт, что ты, дилетант, даже хуже — примитивист, обладаешь таким даром. Я читал всё, что нашёл по теме, и выяснил: оказалось, что автописьмо в основном свойственно именно людям, не умеющим рисовать. То есть тем, кто вообще ни разу не художник. Я два года занимался по тем методикам, которые нашёл, чтобы выработать эту способность. А потом надоело. Но вчера вечером я хотел написать автопортрет…

Он замолчал — почти лёг скрещёнными руками на руль. Дышал тяжело и неровно. Не выдержав его молчания, я подтолкнула:

— И кто это был?

— Двоюродный брат. Он сейчас в армии. Что с ним — говорить не буду. Но… Значит, можно вытащить его…

— Начнёшь прямо сейчас? — осторожно спросила я.

— Да. В универ уже не поеду. Спасибо, что сказала. — Он наклонился ко мне и поцеловал в щёку. — Я уже напсиховался, но ты… Спасибо.

— Удачи, — сказала я, выходя из машины.

Постояла немного у подъезда, проследив, как машина рванула с места, и зашла домой. Дома — пусто. Только Мурзила, подошедший посмотреть, как я снимаю обувь и несу сумки сначала на кухню, а затем — к себе. Поставленные в вазу бархатцы кот сурово и вдумчиво обнюхал и ушёл на кухню — спать на холодильнике.

А я некоторое время постояла, думая о Женьке, а потом вздохнула: Порфирий, небось, ждёт проделанной работы. Пора думать о перепечатке.