Чужая свадьба - Конни Брокуэй (2001)

Он пытался остаться среди гостей как ни в чем не бывало, но мысли о том, что Летти избегает его, что в его обществе она начинает нервно смеяться, что его полная жизни, отважная, беспечная Летти при нем становится скованной и неловкой, — этой мысли он не мог вынести.

Но дома было не легче: пометавшись взад и вперед по комнате около часа, Эллиот осознал: он предпочтет сохранить хотя бы подобие дружеских отношений с Летти, чем совсем потерять ее.

Он написал ей письмо с объяснением, что больше никогда не нарушит дружбы, которая так дорога ему и уже возникла между ними. Пусть ее не тревожит, что когда-нибудь он опять заговорит о своих чувствах. Во всяком случае, таковы были его намерения. Он молил Бога, чтобы тот дал ему силы выполнить этот зарок.

Затем, не желая терять времени и поскорее помириться с ней, Эллиот под дождем помчался в Холлиз с намерением отдать письмо Кэботу, чтобы тот передал его, как только Летти вернется домой. С этого момента началось черт знает что.

Эллиот налил полстакана бренди и залпом выпил, чтобы смыть с языка горечь морфия. Опыт показал ему, как хорошо алкоголь усиливает действие наркотика. Тот действовал недостаточно быстро.

Он расстегнул жилет и, сняв его, бросил на стул. Затем освободился от галстука и воротничка рубашки и, расстегивая ее, подошел к окну и посмотрел в темноту.

Анжела рассказала ему о Кипе и своем письме, как только они обнаружили, что Летти не приехала вслед за ними. Он не мог поверить, что она решилась забраться в дом Хим-плерампов, чтобы достать это проклятое письмо. Он невольно улыбнулся. Как он ее называл? Беспечной? Больше подошло бы «безрассудной».

Улыбка погасла, когда он вспомнил, как похолодел от страха, увидев висящую на стене Летти и поняв, что ничем не может ей помочь. Он никогда не испытывал подобного ужаса. Ни во время войны или мира, ни в опасности, ни перед неизбежным поражением — ни разу в жизни. Когда она очутилась на земле, ему потребовалась вся сила воли, чтобы не сжать ее в своих объятиях.

Но он не имел на это права. Она достаточно ясно дала ему понять, что не хочет этого. Письмо с обещанием не докучать ей лежало запечатанным у него в кармане, горьким напоминанием о его обещании самому себе.

Если он останется лишь другом женщины, которая стала для него такой желанной, это, вероятно, убьет его. Но что он должен был сделать? Эллиот утратил способность размышлять. Мысли исчезали, как и боль в ноге, в результате постепенного действия морфия. Он уперся ладонями в подоконник.

Сейчас она уже спит, яркие каштановые волосы разметались по белоснежной подушке, кожа нежно розовеет… Он прижался лбом к холодному стеклу.

Всю жизнь он подчинял свои чувства разуму, стараясь сохранять самообладание, не переходить границы, поступать справедливо и предусмотрительно. Эллиот горько улыбнулся.

Потребовалось тридцать три года, чтобы он почувствовал это сильное горько-сладкое биение собственного сердца. Сколько должно пройти времени, прежде чем оно успокоится?

— Эллиот. Ее голос.

— Эллиот, пожалуйста. Повернитесь.

— Зачем? Вас же здесь нет, — рассудительно ответил он, невзирая на свое состояние. — Вас создали морфий и бренди. И страсть, — добавил он. — Непреодолимая страсть.

— Я действительно здесь. Пожалуйста. Мне трудно. Повернитесь.

Что это могло изменить? Он повернулся, и у него перехватило дыхание. Она стояла в дверях его комнаты, закутанная в старый халат его отца. Ее блестящие распущенные волосы струились по спине и словно вуалью покрывали ее плечи. Из-под халата выглядывали босые ноги. Маленькие, узкие, хрупкие, как крылья чайки, и невероятно трогательные.

Ей не следовало находиться здесь. Но ведь она не знала о морфии и бренди. Она не знала, что сдержанность, которую он всегда считал святым долгом и своим самым страшным испытанием, казалось, утратила свой смысл.

— Возвращайтесь в свою комнату.

Летти не двинулась с места. Ее щеки и шея пылали.