Неукротимая Анжелика - Анна Голон, Серж Голон

Она склонила над Анжеликой губастое лицо и сверлила ее опытным пронзительным взглядом, освещая масляной лампой. Желтый свет окружил призрачным ореолом фигуры пришелицы и другой женщины, стоящей с ней рядом, ясной как заря, с кожей цвета розового крема, с медовыми волосами под облаком муслина. Обе посетительницы, белая и черная, вполголоса переговаривались по-арабски.

— Она красива, — заметил розовый ангел.

— Слишком уж красива, — вторил черный демон.

— Ты думаешь, она его приворожит?

— У нее есть все для этого. Будь проклят этот скрытный тигр Осман Ферраджи!

— Что будешь делать, Лейла?

— Ждать. Может быть, она и не понравится повелителю. Возможно, у нее не хватит ловкости, чтобы его удержать.

— А если ей это удастся?

— Я сделаю ее своей тенью.

— А если она останется тенью Османа Ферраджи?

— Есть вытяжка из щелочи и царской водки, чтобы портить лицо слишком красивым, и шелковые шнурки, чтобы душить слишком блестящих.

Анжелика издала пронзительный крик — крик мусульманки в трансе, подобный тем, что доносились из глубины дворца. Ангел и демон растворились в ночи.

Анжелика вскочила, объятая жаром, снедаемая огнем, придававшим ей сумасшедшую лихорадочную силу. Она вопила не умолкая. Обезумевшая Фатима сбилась с ног, служанки и негритята бегали, сломя голову, спотыкаясь о подушки, а старуха спешила зажечь все лампы, чтобы осветить происходящее.

На шум явился Осман Ферраджи. Его гигантская тень вытянулась на плитах. И, как всегда, его появление утихомирило Анжелику. Один он и здесь оставался все таким же безмятежным, непреклонным, а ум его обнимал весь мир. Она не останется заточенной среди демонов, пока в гареме есть этот человек. Она сползла по стене, опустилась на колени, зарылась лицом в широкий плащ мага и, всхлипывая, повторяла:

— Я боюсь! Мне страшно!

Верховный евнух наклонился и положил руку на ее волосы:

— Чего ты можешь бояться, моя Фирюза, ты, не убоявшаяся Меццо-Морте и дерзнувшая бежать от меня?

— Я боюсь этого кровавого зверя, Мулея Исмаила, боюсь женщин, что пришли меня душить…

— Ты горишь в жару, Фирюза. Скоро лихорадка спадет, и ты успокоишься, страх оставит тебя.

Он приказал уложить ее в постель, хорошенько укутать и послал за успокоительными отварами.

Анжелика тяжело дышала, опершись на подушки. Трудная дорога, солнечный жар, ужас от зрелища, которое ей пришлось увидеть, не говоря о едких испарениях гарема, вызвали у нее новый приступ средиземноморской лихорадки, что свалила ее на паруснике д'Эскренвиля. Верховный евнух присел на корточки у ее ложа. Она простонала:

— Осман-бей, почему вы подвергли меня такому испытанию?

Он не переспросил какому. Он вполне допускал, что зрелище султана, вершащего справедливость, могло вызвать у Анжелики такую сильную вспышку страха. Он и ранее замечал, что христианки из западных стран более склонны испытывать ужас перед кровью, чем мавританки и христианки Востока. Он еще не решил, в чем здесь дело: в показном лицемерии или искреннем отвращении. Не есть ли в глубине души любая женщина — до времени дремлющая пантера, что облизывается, взыгрывая от зрелища страданий? Разве его подопечные не предпочитали любым празднествам, пирам, танцам и представлениям жонглеров зрелище пыток, которым подвергали христиан? Но вот англичанка Дэзи-Валила, скоро десять лет как мусульманка, вдобавок смертельно влюбленная в государя, продолжала накрываться покрывалом и заслонять глаза пальцами, когда некоторые зрелища становились слишком кровавыми.

Надо было проявлять терпение. Эта поумнее, она быстро освободится от бесплодной чувствительности. Он видел, как стойко она держалась, глядя на труп человека, который на краткий миг оказался ее возлюбленным. Странно, что сейчас ее так напугала казнь какого-то князька, который был ей чужим, она даже не видела его прежде! Ошарашенный, он пробормотал: