Другое утро - Людмила Макарова

Это была несусветная, особенно сейчас, после семнадцатого, цена, но Ира в данный момент ничего не понимала в баксах, рублях, ценах, километрах. В страхе, что водитель захлопнет дверь, она с размаху плюхнулась на продавленное переднее сиденье и, заискивающе пытаясь поймать его взгляд и понять, что же он хочет, протянула ему свою сумку. Он взял сумку, достал оттуда кошелек, неспешно вытащил из бокового карманчика одну из трех стодолларовых бумажек, демонстративно развернув их веером, потом закрыл кошелек, засунул его в сумку, положил сумку Ире на колени, перегнулся через нее, проверив замок на дверце. Все это было долго, очень долго, но Ира замерла как изваяние, боясь его спугнуть. Так изваянием и просидела до Ленкиного дома, не реагируя на толчки, подпрыгивания и взвывания старой машины, которую, как изъездившегося, измученного коня, всю неблизкую дорогу подхлестывали газом.

Ленка, вытянувшись во весь рост, спала на диване, но Ира уже с порога комнаты видела, что она совсем не спит. Живая Ленка спала совсем по-другому – на боку, свернувшись калачиком, или на животе, обнимая подушку. Эта Ленка лежала на спине прямо, обтянутая черной трикотажной «лапшой» рука с тонкими длинными пальцами свешивалась с дивана, почти касаясь пола. Рядом стоял большой бокал, на дне которого осталось немного воды, и горка пустых упаковок от пилюль.

– Леночка… – опустившись перед ней на колени и без всякой надежды на ответ, позвала Ира. Осторожно взяла твердую, черствую, неживую руку в свою ладонь и по очереди прикоснулась губами к каждому пальчику. Потом погладила Ленку по волосам, обхватила голову, прижала к своей мягкой, теплой груди и начала покачивать, как ребенка, приговаривая:

– Леночка, Леночка моя, Леночка моя…

Ленкино лицо застыло без всякого выражения, в чистом виде своих идеально правильных черт. Но Ире казалось, что Ленкина смерть была совсем не легкой, и внутри ее все раздиралось от боли при этой мысли. Она подумала, что такая смерть только выглядит легкой. С этой стороны. А с той стороны все может быть не так. С той стороны все может быть наоборот. И почему-то она не подумала о «скорой», о том, что, может быть, она ошибается и Ленку еще можно спасти. Она точно знала, что «скорая» Ленку уже не спасет. И нужна Ленке сейчас совсем не «скорая», которая увезет ее в темный холодный морг, чтобы бросить там одну на всю ночь. Ленке сейчас нужна любовь. Только любовь поможет сейчас ее Ленке.

– Ничего, Леночка, – сказала Ира, укладывая Ленкину голову обратно на диван. – Ничего. Сейчас. Подожди.

– Алло… – ответил усталый глухой женский голос.

– Вовка, это я, – сказала Ира, не замечая этого женского «алло».

– Володя, это тебя. Кажется, Ирина, – отозвалась трубка и сразу же загремела трубным вороненковским басом:

– Ирка, ты ненормальная, что случилось? Почему ты меня не дождалась? Я тут издергался весь, от Валерки ничего толком не добиться.

– Вовка, – продолжала Ира, не обращая внимания на его слова, – Вовка, она умерла. Леночка наша умерла. А ты сейчас уложи своих девчонок спать, возьми Валерку и сразу приезжай к ней. Сейчас только вы ей нужны.

С Валеркой приезжайте и посидите с ней до утра. Никому ее не отдавайте. Просто посидите с ней. Ничего, Валерка уже большой. Ему можно. Ему нужно.

Вовка молчал. Ира знала, что он оглушен и стиснул зубы, чтобы не взвыть от боли. Но она была уверена, что он справится. Он все поймет и сделает как надо. Они с детства привыкли понимать друг друга с полуслова. Больше говорить она не могла. Положила трубку и схватила себя за шею, чтобы сдержать спазм и не выпустить наружу крик, стон, рыдания. Нельзя, здесь нельзя.