Мелодия счастья - Дарья Волчек, Regina Oscura (2021)

Я перебегал от одного края сцены к другому, раздавая свою «покупную» энергию ничего не подозревающим фанатам. Даже освободил одно ухо. Расплёскивал на них не только свой голос, но и струи воды из пластиковой бутылки, туша публику.

Но с каждой песней крики становились громче, свист выше и невыносимее, свет софитов ярче и резче, а мой голос слабее. К концу шестой песни движения стали рассеянными, горло саднило, а в голове набатом стучал назойливый колокол.

Музыка в наушнике сильно долбила, но руки стали ватными, и я не мог дотянуться до передатчика. Перед глазами расплывались бесцветные капли, лица друзей и людей перед сценой текли, словно подтаявшее на солнце масло.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Все слова песен выветрились из головы без шансов на возвращение. Я не любил их, не хотел их петь. Я устал находиться в этих зажатых тисках. Мне хотелось хотя бы глотка чёртовой свободы.

В наушнике голос дал подсказку о том, какая композиция идёт следом. Я зажал нужные лады, ударил медиатором по тонким струнам. Но рука не слушалась. Она тоже устала исполнять то, что не хочет.

Я остановил пальцы, давая им секундную передышку. Посмотрел в зал, в толпе беснующихся фанатов вновь прекрасным видением появилась она. Моя нежная девчонка. В её взгляде плескалась вселенская печаль и боль. Она тоже устала. А я больше не мог сидеть в золотой клетке, которая с каждым днём становилась всё меньше.

Пальцы снова тронули струны, но из инструмента полилась совсем другая мелодия, не та, которая стояла следующей по списку. Внутри сидела та, что рвала на части, которую кряхтя и давясь, орала моя измученная душа.

Я увидел недоуменный взгляд сестры и Женьки, кожей ощутил негодование Кирилла, но мне было так плевать, что не описать словами. Первые слова песни вырвались хриплой болью, обнажая меня до последней косточки. Я слышал, что друзья пытались как-то подстроиться, сделать вид: "всё так и задумывалось". Но и это больше меня не волновало. Я безжалостно перекраивал аккорды оригинальной песни под себя, даже не давая шансов своей группе хоть как-то уладить это.

«Мне больно видеть белый свет,

Мне лучше в полной темноте.

Я очень много-много лет

Мечтаю только о еде».

Эти слова прямиком из самого сердца. В них настоящий я. И надежда, что хоть кто-нибудь услышит мой отчаянный крик о помощи и протянет ко мне руку.

«Мне слишком тесно взаперти,

И я мечтаю об одном —

Скорей свободу обрести,

Прогрызть свой ветхий, старый дом.

Проклятый старый дом!»[4]

Я слышал, как в наушнике орал Кирилл и сыпал проклятиями:

— Вырубайте звук! Пускайте запись… Белинский, какого хрена? — за кулисами менеджер хватался за кудрявую голову и метался, как загнанный в ловушку зверь.

Развернувшись к нему всем корпусом и выловив сквозь поток света его разъярённую морду, я показал фак и громко рассмеялся.

Вокруг меня сгущался плотный туман, он душил и утягивал вниз, приглашал прилечь на пол, прямиком в его объятия. Кожа вся пылала и горела огнём. Я попытался стянуть с себя тесную жилетку, но руки не слушались, сопротивлялись вялым приказам мозга.

Меня всего охватила агония, тело сотрясалось раскатами. Кое-как я содрал с себя верх одежды, скинул гитару и швырнул в сторону, не заботясь о сохранности дорогого инструмента. От моих неловких движений последний наушник выпал. Слух со всей силы атаковали гул аппаратуры, визги и недовольное гудение фанатов.

Я быстро заморгал, ослеплённый вспышками телефонов и освещением сцены. Почувствовал, что меня повело куда-то в сторону, колени подогнулись, не выдержав веса. Полностью дезориентированный, я рухнул на пол. Голову прострелила боль, а в глазах замелькали тысячи звёзд.

— Богдан! — ко мне подлетела Юля, неловко пытаясь меня поднять